Представляете вы себе Гавану рано утром, когда под стенами домов еще спят бродяги и даже фургонов со льдом еще не видно у баров? Так вот, мы шли с пристани в «Жемчужину Сан-Франциско» выпить кофе, и на площади не спал только один нищий, он пил воду из фонтана. Но когда мы вошли в кафе и сели, там нас уже ожидали те трое.

Мы сели, и один из них подошел к нам.

Ну? - сказал он.

Не могу, - ответил я ему. - Рад бы помочь вам. Но я уже вчера сказал, что не могу.

Назовите свою цену.

Не в этом дело. Я не могу. Вот и все.

Двое других тоже подошли и смотрели на нас с огорчением. Они были славные молодые люди, и я был бы рад оказать им эту услугу.

По тысяче с головы, - сказал тот, который хорошо говорил по-английски.

Мне самому неприятно, - ответил я ему. - Но я вам по совести говорю: не могу.

Потом, когда все здесь изменится, это вам сослужит службу.

Знаю. Рад бы душой. Но не могу.

Лодка меня кормит. Если я потеряю ее, я останусь без куска хлеба.

За деньги можно купить другую лодку.

Но не в тюрьме.

Они, должно быть, решили, что меня только нужно уговорить, потому что первый продолжал:

Вы получите три тысячи долларов, и впоследствии это может сослужить вам службу. То, что тут сейчас, знаете, долго не продержится.

Слушайте, - сказал я. - Мне совершенно все равно, кто у вас будет президентом. Но у меня правило: не перевозить в Штаты ничего такого, что может болтать.

Вы хотите сказать, что мы будем болтать? - сказал один из тех, которые до сих пор молчали. Он сердился.

Я сказал: ничего такого, что может болтать.

Вы считаете нас lenguas largas?

Вы знаете, что такое lengua larga?

Да. Тот, у кого длинный язык.

Вы знаете, как мы поступаем с такими?

Не петушитесь, - сказал я. - Вы ко мне обратились. Я вам ничего не предлагал.

Замолчи, Панчо, - сказал сердитому тот, что говорил первым.

Он сказал, что мы будем болтать, - сказал Панчо.

Слушайте, - сказал я. - Я вам говорил, что не берусь перевозить ничего такого, что может болтать. Ящики с вином не могут болтать. Четвертные бутыли не могут болтать. Есть еще многое, что не может болтать. Люди могут болтать.

А китайцы не могут болтать? - сказал Панчо со злостью.

Они могут болтать, но я их не понимаю, - ответил я ему.

Значит, вы не хотите?

Я вам уже вчера сказал. Я не могу.

Но вы не станете болтать? - сказал Панчо. Он меня не понимал и оттого злился. Да, пожалуй, и оттого, что дело не выходило. Я ему даже не ответил.

Вы-то сами не из lenguas largas? - спросил он все еще злобно.

Кажется, нет.

Это что такое? Угроза?

Слушайте, - ответил я ему. - Охота вам петушиться в такую рань. Я уверен, что вы немало глоток перерезали. Но я еще даже кофе не пил.

Так вы уверены, что я режу людям глотки?

Нет, - сказал я. - И вообще мне на это наплевать. Разве нельзя говорить о деле и не беситься?

Да, я взбешен, - ответил он. - Я вас убить готов.

Тьфу, черт, - сказал я ему. - Да придержи ты язык.

Ну, будет, Панчо, - сказал первый. Потом мне: - Очень жаль. Я бы хотел, чтоб вы перевезли нас.

Мне тоже очень жаль. Но я не могу.

Все трое направились к двери, и я смотрел им вслед. Они были красивые молодые люди, хорошо одетые: все без шляп, поглядеть на них, так было похоже, будто у них денег хоть отбавляй. Послушать их, так, во всяком случае, было на то похоже; они и по-английски говорили, как говорят кубинцы из богатых.

Двое из них были, видно, братья, а третий, Панчо, чуть повыше ростом, но из той же породы. Знаете, статная фигура, хороший костюм, блестящие волосы. Я подумал, что не такой уж он, верно, злой, как кажется. Он, верно, просто нервничает.

Как только они вышли из кафе и повернули направо, я увидел, что через площадь мчится к ним закрытая машина. Первым делом зазвенело оконное стекло, и пуля врезалась в пирамиду бутылок в правом углу витрины. Я услышал выстрелы, и - боп-боп-боп, вся пирамида разлетелась вдребезги.

Я прыгнул за стойку и видел все, выглядывая слева из-за края. Машина остановилась, и возле нее присели на корточках два человека. У одного был автомат Томпсона, а у другого магазинный дробовик с отпиленным стволом. Тот, что с автоматом, был негр. Другой был в белом шоферском пыльнике.

Один из кубинцев лежал на тротуаре ничком, как раз под разбитой витриной. Два других спрятались за фургон компании «Тропическое пиво», только что подъехавший со льдом к соседнему бару. Одна лошадь упала и билась в упряжи, другая неистово мотала головой.

Один из кубинцев выстрелил из-за фургона, и пуля отскочила, ударившись о тротуар. Негр с «томпсоном» пригнулся почти к самой земле и выпустил заряд под фургон, - и верно: за фургоном один упал, головой на тротуар. Он судорожно дергался, закрыв голову руками, и шофер выстрелил в него из дробовика, пока негр вставлял новую обойму. Заряд был основательный. По всему тротуару виднелись следы дроби, точно серебряные брызги.

Второй кубинец за ноги оттащил раненого под прикрытие фургона, и я увидел, как негр снова пригнулся к мостовой, чтобы выпустить еще заряд. Но тут вдруг мой друг Панчо стал огибать фургон с другой стороны, прячась за той лошадью, которая устояла на ногах. Он вышел из-за лошади, белый, как грязная простыня, и выстрелил в шофера из своего люгера, держа его обеими руками для большей устойчивости. Он, не останавливаясь, дважды выстрелил поверх головы негра и один раз ниже.

Он попал в шину, потому что я видел, как взвилась струя пыли, когда воздух стал выходить из камеры, и негр, подпустив его на десять шагов, выстрелил ему в живот из своего «томми», истратив, должно быть, последний заряд, потому что я видел, как он отбросил автомат, а друг Панчо с размаху сел на мостовую и потом повалился ничком. Он пытался встать, все еще не выпуская из рук свой люгер, но не мог поднять головы, и тогда негр взял дробовик, который лежал у колеса машины, рядом с шофером, и снес ему половину черепа. Ай да негр.

Я живо глотнул из первой откупоренной бутылки, попавшейся мне на глаза, даже не разобрал, что в ней было. Вся эта история очень мне не понравилась. Я юркнул прямо из-за стойки в кухню и черным ходом выбрался на улицу. Я миновал площадь в обход, ни разу даже не оглянувшись на толпу, которая сбежалась к кафе, прошел через ворота и вышел на пристань прямо к лодке.

Тип, который зафрахтовал ее, был уже там и ждал. Я рассказал ему, что произошло.

А где Эдди? - спросил Джонсон, этот самый тип, который нас зафрахтовал.

Как началась стрельба, я его больше не видел.

Может быть, он ранен?

Какого черта! Я же вам говорил, выстрелы попали только в витрину. Это когда автомобиль их нагонял. Когда застрелили первого прямо под окном кафе. Они ехали вот под таким углом…

Откуда вы это все так хорошо знаете? - спросил он.

Я смотрел, - ответил я ему.

Тут, подняв голову, я увидел, что по пристани идет Эдди, еще более длинный и расхлябанный, чем всегда. Он ступал так, словно у него все суставы были развинчены.

У Эдди вид был неважный. Он и всегда-то не слишком хорош по утрам, но сейчас у него вид был совсем неважный.

Ты где был? - спросил я его.

Лежал на полу.

Вы видели? - спросил его Джонсон.

Не говорите об этом, мистер Джонсон, - сказал ему Эдди. - Мне тошно даже вспоминать об этом.

Выпить вам надо, - ответил Джонсон. Потом он сказал мне: - Ну как, выйдем сегодня?

Зависит от вас.

Какая будет погода?

Такая же, как вчера. Может быть, даже лучше.

Часть первая

ГАРРИ МОРГАН
(Весна)

Глава первая

Представляете вы себе Гавану рано утром, когда под стенами домов еще спят бродяги и даже фургонов со льдом еще не видно у баров? Так вот,

мы шли с пристани в “Жемчужину Сан-Франциско” выпить кофе, и на площади не спал только один нищий, он пил воду из фонтана. Но когда мы вошли в

кафе и сели, там нас уже ожидали те трое.
Мы сели, и один из них подошел к нам.
- Ну? - сказал он.
- Не могу, - ответил я ему. - Рад бы помочь вам. Но я уже вчера сказал, что не могу.
- Назовите свою цену.
- Не в этом дело. Я не могу. Вот и все.
Двое других тоже подошли и смотрели на нас с огорчением. Они были славные молодые люди, и я был бы рад оказать им эту услугу.
- По тысяче с головы, - сказал тот, который хорошо говорил по-английски.
- Мне самому неприятно, - ответил я ему. - Но я вам по совести говорю: не могу.
- Потом, когда все здесь изменится, это вам сослужит службу.
- Знаю. Рад бы душой. Но не могу.
- Почему?
- Лодка меня кормит. Если я потеряю ее, я останусь без куска хлеба.
- За деньги можно купить другую лодку.
- Но не в тюрьме.
Они, должно быть, решили, что меня только нужно уговорить, потому что первый продолжал:
- Вы получите три тысячи долларов, и впоследствии это может сослужить вам службу. То, что тут сейчас, знаете, долго не продержится.
- Слушайте, - сказал я. - Мне совершенно все равно, кто у вас будет президентом. Но у меня правило: не перевозить в Штаты ничего такого,

что может болтать.
- Вы хотите сказать, что мы будем болтать? - сказал один из тех, которые до сих пор молчали. Он сердился.
- Я сказал: ничего такого, что может болтать.
- Вы считаете нас lenguas largas?
- Нет.
- Вы знаете, что такое lengua larga?
- Да. Тот, у кого длинный язык.
- Вы знаете, как мы поступаем с такими?
- Не петушитесь, - сказал я. - Вы ко мне обратились. Я вам ничего не предлагал.
- Замолчи, Панчо, - сказал сердитому тот, что говорил первым.
- Он сказал, что мы будем болтать, - сказал Панчо.
- Слушайте, - сказал я. - Я вам говорил, что не берусь перевозить ничего такого, что может болтать. Ящики с вином не могут болтать.

Четвертные бутыли не могут болтать. Есть еще многое, что не может болтать. Люди могут болтать.
- А китайцы не могут болтать? - сказал Панчо со злостью.
- Они могут болтать, но я их не понимаю, - ответил я ему.
- Значит, вы не хотите?
- Я вам уже вчера сказал. Я не могу.
- Но вы не станете болтать? - сказал Панчо. Он меня не понимал и оттого злился. Да, пожалуй, и оттого, что дело не выходило. Я ему даже не

ответил.
- Вы-то сами не из lenguas largas? - спросил он все еще злобно.
- Кажется, нет.
- Это что такое? Угроза?
- Слушайте, - ответил я ему.

Есть! - донеслось со второй лодки.

Этот умник у меня половит рыбку, пока не стемнеет, - кричал капитан Уилли.

Он любит ловить рыбку, - надсаживаясь, орал капитан Уилли. - Да только, сукин сын, говорит, что она не годится в пищу.

Этот человек ваш брат? - спросил Фредерик Гаррисон, весь красный, но по-прежнему снедаемый неуемной любознательностью.

Нет, сэр, - сказал капитан Уилли. - Моряки все называют друг друга братишками.

Мы сейчас же едем в Ки-Уэст, - сказал Фредерик Гаррисон; но он сказал это без особой уверенности.

Нет, сэр, - сказал капитан Уилли. - Вы, господа, наняли мою лодку на день. Мое дело постараться, чтоб ваши деньги не пропали даром. Вы меня обозвали полоумным, но я постараюсь, чтобы вы и в самом деле катались полный день.

Везите нас в Ки-Уэст, - сказал Гаррисон.

Слушаю, сэр, - сказал капитан Уилли. - Немного погодя. Но знаете, что я вам скажу, меч-рыба для еды не хуже мерлана. Когда мы продавали ее на рынок в Гавану, нам платили по десяти центов за фунт, все равно как за мерлана.

Да замолчите вы, - сказал Фредерик Гаррисон.

Я думал, может, вам как правительственному чиновнику это будет интересно. Разве это не вы ведаете ценами на продукты или как там? Разве нет? Чтобы они стоили подороже или как там? Чтобы хлеб был подороже, а рыба подешевле?

Да замолчите вы, - сказал Гаррисон.

Глава восьмая

Гарри на своей лодке перебросил за борт последний мешок.

Дай сюда большой нож, - сказал он негру.

Он упал в воду.

Гарри нажал стартеры и запустил оба мотора. Второй мотор он поставил, когда снова занялся контрабандой, после того как кризис вывел из моды рыболовный спорт. Он достал топор и левой рукой перерубил якорный канат. Якорь затонет, и когда станут поднимать груз, зацепят и его, подумал он. Я пойду прямо в Гаррисон-Байт, и если они захотят забрать лодку, пусть забирают. Мне нужен врач. Я не хочу лишиться и руки и лодки. Груз стоит не меньше, чем лодка. Не так уж много пролилось. Да капля прольется, и то запах здорово слышен.

Он повернул левый рычаг, и лодка, покачиваясь в начавшемся приливе, вышла из зарослей. Моторы работали бесперебойно. Лодка капитана Уилли была уже мили за две, на пути к Бока-Гранде. Пожалуй, прилив такой, что можно уже пройти в озера, подумал Гарри.

Он повернул правый рычаг, открыл регулирующий клапан, и моторы заревели. Он почувствовал, как нос лодки приподнялся, и зеленые манглии быстро заскользили мимо, когда винт стал засасывать воду из-под корней. Может быть, все-таки не заберут лодку, подумал он. Может быть, все-таки мне вылечат руку. Кто мог знать, что они там вдруг поднимут стрельбу, после того как мы полгода свободно ездили туда и обратно. Вот вам кубинцы. Кто-то кому-то не заплатил, а в вас стреляют. Вот такие они, кубинцы.

Эй, Уэсли, - сказал он, оглядываясь на негра, который лежал на том же месте, укрытый одеялом. - Как ты себя чувствуешь?

Господи, - сказал Уэсли. - Хуже быть не может.

Будет еще хуже, когда доктор станет зондировать рану, - ответил ему Гарри.

Вы не человек, - сказал негр. - В вас ничего человеческого нет.

Старик Уилли не подкачает, думал Гарри. Никогда не подкачает старик Уилли. Это правильно, что мы поехали, вместо того чтобы ждать. Глупо было ждать. Меня так мутило и так кружилась голова, что я совсем сбился с толку.

Впереди уже видны были белые стены отеля "Ла-Конча", радиомачты и городские дома. Виден был паром у дока Трумбо, который ему придется обойти, чтобы попасть в Гаррисон-Байт. Старый Уилли не подкачает, думал он. Задаст им перцу. Что это за птицы у него на лодке? Черт возьми, мне и сейчас здорово скверно. У меня здорово голова кружится. Это хорошо, что мы поехали. Это хорошо, что мы не ждали.

Мистер Гарри, - сказал негр. - Вы уж простите, что я не мог помочь вам спустить товар на дно.

Ладно, чего там, - сказал Гарри. - Что спрашивать с негра, когда он ранен. Ты все-таки славный негр, Уэсли.

Сквозь рев моторов и громкий хлюпающий плеск воды за кормой он слышал странный звонкий гул в своем сердце. Так бывало всегда, когда он возвращался из рейса домой. Может быть, все-таки вылечат руку, думал он. Мне бы она еще очень пригодилась, эта рука.

Часть третья
ГАРРИ МОРГАН
(Зима)

Глава девятая

РАССКАЗЫВАЕТ ЭЛБЕРТ

Мы все сидели у Фредди в баре, и тут входит этот длинный худой адвокат и спрашивает:

Где Хуан?

Еще не вернулся, - сказал кто-то.

Я знаю, что он вернулся, и мне нужно повидать его.

Ну конечно, вы сами выдали его и подвели под суд, а теперь вы его будете защищать, - сказал Гарри. - Нечего вам ходить сюда, спрашивать, где он. Он, наверно, у вас в кармане.

А ну вас, - сказал адвокат. - У меня для него работа есть.

Говорят вам, у меня для него работа есть, - сказал адвокат.

Ни для кого у вас нет работы. Зараза вы, и больше ничего.

Что случилось с вашей рукой? - спросил адвокат Гарри.

У Гарри рукав подколот к самому плечу.

Она мне не нравилась, вот я ее и отрезал, - ответил ему Гарри.

Вы ее отрезали или кто-нибудь другой?

Мы с доктором вдвоем ее отрезали, - сказал Гарри. Он много выпил, и у него уже начинало шуметь в голове. - Я сидел смирно, а он резал. Если б людям отрезали руки, когда они забираются в чужие карманы, у вас бы давно не было ни рук, ни ног.

А что случилось с ней, что ее понадобилось отрезать? - спросил его адвокат.

Не ваше дело, - ответил ему Гарри.

Да нет, я просто спрашиваю. Что случилось и где вы были?

Больше вам не к кому приставать? - спросил его Гарри. - Вы знаете, где я был, и вы знаете, что случилось. Попридержите язык и не приставайте ко мне.

Я хочу с вами поговорить, - сказал ему адвокат.

Ну, говорите.

Нет, не при всех.

Я не хочу говорить с вами. От вас ничего хорошего не дождешься. Зараза вы.

У меня кое-что есть для вас. Кое-что хорошее.

Ну ладно. Один раз послушаю, - ответил ему Гарри. - а о чем речь? О Хуане?

Нет. Не о Хуане.

Они обогнули стойку и вошли в помещение за баром, которое было разгорожено на кабинеты, и пробыли там довольно долго. Пока они были там, пришла дочка Толстухи Люси с той девушкой из их заведения, с которой она всегда вместе ходит, и они сели у стойки и спросили кока-колы.

Говорят, вышло запрещение девушкам гулять по улицам после шести часов вечера и в барах показываться тоже, - сказал Фредди дочке Толстухи Люси.

Да, говорят.

Собачья жизнь стала в этом городе, - сказал Фредди.

Еще бы не собачья. Выйдешь купить себе сандвич или стакан кока-колы - арест и штраф пятнадцать долларов.

Теперь только к таким и привязываются, - сказала дочка Толстухи Люси. - Кто любит повеселиться. У кого не совсем постная физиономия.

Если порядки в этом городе не изменятся - дело кончится плохо.

Значит, вы туда придете?

А почему вам не привести их сюда?

Эрнест Хемингуэй

ИМЕТЬ И НЕ ИМЕТЬ

Часть первая

ГАРРИ МОРГАН

Глава первая

Представляете вы себе Гавану рано утром, когда под стенами домов еще спят бродяги и даже фургонов со льдом еще не видно у баров? Так вот, мы шли с пристани в «Жемчужину Сан-Франциско» выпить кофе, и на площади не спал только один нищий, он пил воду из фонтана. Но когда мы вошли в кафе и сели, там нас уже ожидали те трое.

Мы сели, и один из них подошел к нам.

Ну? - сказал он.

Не могу, - ответил я ему. - Рад бы помочь вам. Но я уже вчера сказал, что не могу.

Назовите свою цену.

Не в этом дело. Я не могу. Вот и все.

Двое других тоже подошли и смотрели на нас с огорчением. Они были славные молодые люди, и я был бы рад оказать им эту услугу.

По тысяче с головы, - сказал тот, который хорошо говорил по-английски.

Мне самому неприятно, - ответил я ему. - Но я вам по совести говорю: не могу.

Потом, когда все здесь изменится, это вам сослужит службу.

Знаю. Рад бы душой. Но не могу.

Лодка меня кормит. Если я потеряю ее, я останусь без куска хлеба.

За деньги можно купить другую лодку.

Но не в тюрьме.

Они, должно быть, решили, что меня только нужно уговорить, потому что первый продолжал:

Вы получите три тысячи долларов, и впоследствии это может сослужить вам службу. То, что тут сейчас, знаете, долго не продержится.

Слушайте, - сказал я. - Мне совершенно все равно, кто у вас будет президентом. Но у меня правило: не перевозить в Штаты ничего такого, что может болтать.

Вы хотите сказать, что мы будем болтать? - сказал один из тех, которые до сих пор молчали. Он сердился.

Я сказал: ничего такого, что может болтать.

Вы считаете нас lenguas largas?

Вы знаете, что такое lengua larga?

Да. Тот, у кого длинный язык.

Вы знаете, как мы поступаем с такими?

Не петушитесь, - сказал я. - Вы ко мне обратились. Я вам ничего не предлагал.

Замолчи, Панчо, - сказал сердитому тот, что говорил первым.

Он сказал, что мы будем болтать, - сказал Панчо.

Слушайте, - сказал я. - Я вам говорил, что не берусь перевозить ничего такого, что может болтать. Ящики с вином не могут болтать. Четвертные бутыли не могут болтать. Есть еще многое, что не может болтать. Люди могут болтать.

А китайцы не могут болтать? - сказал Панчо со злостью.

Они могут болтать, но я их не понимаю, - ответил я ему.

Значит, вы не хотите?

Я вам уже вчера сказал. Я не могу.

Но вы не станете болтать? - сказал Панчо. Он меня не понимал и оттого злился. Да, пожалуй, и оттого, что дело не выходило. Я ему даже не ответил.

Вы-то сами не из lenguas largas? - спросил он все еще злобно.

Кажется, нет.

Это что такое? Угроза?

Слушайте, - ответил я ему. - Охота вам петушиться в такую рань. Я уверен, что вы немало глоток перерезали. Но я еще даже кофе не пил.

Так вы уверены, что я режу людям глотки?

Нет, - сказал я. - И вообще мне на это наплевать. Разве нельзя говорить о деле и не беситься?

Да, я взбешен, - ответил он. - Я вас убить готов.

Тьфу, черт, - сказал я ему. - Да придержи ты язык.

Ну, будет, Панчо, - сказал первый. Потом мне: - Очень жаль. Я бы хотел, чтоб вы перевезли нас.

Мне тоже очень жаль. Но я не могу.

Все трое направились к двери, и я смотрел им вслед. Они были красивые молодые люди, хорошо одетые: все без шляп, поглядеть на них, так было похоже, будто у них денег хоть отбавляй. Послушать их, так, во всяком случае, было на то похоже; они и по-английски говорили, как говорят кубинцы из богатых.

Двое из них были, видно, братья, а третий, Панчо, чуть повыше ростом, но из той же породы. Знаете, статная фигура, хороший костюм, блестящие волосы. Я подумал, что не такой уж он, верно, злой, как кажется. Он, верно, просто нервничает.

Как только они вышли из кафе и повернули направо, я увидел, что через площадь мчится к ним закрытая машина. Первым делом зазвенело оконное стекло, и пуля врезалась в пирамиду бутылок в правом углу витрины. Я услышал выстрелы, и - боп-боп-боп, вся пирамида разлетелась вдребезги.

Я прыгнул за стойку и видел все, выглядывая слева из-за края. Машина остановилась, и возле нее присели на корточках два человека. У одного был автомат Томпсона, а у другого магазинный дробовик с отпиленным стволом. Тот, что с автоматом, был негр. Другой был в белом шоферском пыльнике.

Один из кубинцев лежал на тротуаре ничком, как раз под разбитой витриной. Два других спрятались за фургон компании «Тропическое пиво», только что подъехавший со льдом к соседнему бару. Одна лошадь упала и билась в упряжи, другая неистово мотала головой.

Один из кубинцев выстрелил из-за фургона, и пуля отскочила, ударившись о тротуар. Негр с «томпсоном» пригнулся почти к самой земле и выпустил заряд под фургон, - и верно: за фургоном один упал, головой на тротуар. Он судорожно дергался, закрыв голову руками, и шофер выстрелил в него из дробовика, пока негр вставлял новую обойму. Заряд был основательный. По всему тротуару виднелись следы дроби, точно серебряные брызги.

Второй кубинец за ноги оттащил раненого под прикрытие фургона, и я увидел, как негр снова пригнулся к мостовой, чтобы выпустить еще заряд. Но тут вдруг мой друг Панчо стал огибать фургон с другой стороны, прячась за той лошадью, которая устояла на ногах. Он вышел из-за лошади, белый, как грязная простыня, и выстрелил в шофера из своего люгера, держа его обеими руками для большей устойчивости. Он, не останавливаясь, дважды выстрелил поверх головы негра и один раз ниже.

Он попал в шину, потому что я видел, как взвилась струя пыли, когда воздух стал выходить из камеры, и негр, подпустив его на десять шагов, выстрелил ему в живот из своего «томми», истратив, должно быть, последний заряд, потому что я видел, как он отбросил автомат, а друг Панчо с размаху сел на мостовую и потом повалился ничком. Он пытался встать, все еще не выпуская из рук свой люгер, но не мог поднять головы, и тогда негр взял дробовик, который лежал у колеса машины, рядом с шофером, и снес ему половину черепа. Ай да негр.

Я живо глотнул из первой откупоренной бутылки, попавшейся мне на глаза, даже не разобрал, что в ней было. Вся эта история очень мне не понравилась. Я юркнул прямо из-за стойки в кухню и черным ходом выбрался на улицу. Я миновал площадь в обход, ни разу даже не оглянувшись на толпу, которая сбежалась к кафе, прошел через ворота и вышел на пристань прямо к лодке.

Тип, который зафрахтовал ее, был уже там и ждал. Я рассказал ему, что произошло.

А где Эдди? - спросил Джонсон, этот самый тип, который нас зафрахтовал.

Как началась стрельба, я его больше не видел.

Может быть, он ранен?

Какого черта! Я же вам говорил, выстрелы попали только в витрину. Это когда автомобиль их нагонял. Когда застрелили первого прямо под окном кафе. Они ехали вот под таким углом…

Откуда вы это все так хорошо знаете? - спросил он.

Я смотрел, - ответил я ему.

Тут, подняв голову, я увидел, что по пристани идет Эдди, еще более длинный и расхлябанный, чем всегда. Он ступал так, словно у него все суставы были развинчены.

У Эдди вид был неважный. Он и всегда-то не слишком хорош по утрам, но сейчас у него вид был совсем неважный.

Ты где был? - спросил я его.

Лежал на полу.

Вы видели? - спросил его Джонсон.

Не говорите об этом, мистер Джонсон, - сказал ему Эдди. - Мне тошно даже вспоминать об этом.

Выпить вам надо, - ответил Джонсон. Потом он сказал мне: - Ну как, выйдем сегодня?

Зависит от вас.

Какая будет погода?

Такая же, как вчера. Может быть, даже лучше.

Так давайте выйдем.

Ладно, как только принесут наживку. Мы уже три недели возили этого молодчика на рыбную ловлю, и я пока не видел от него ни цента, кроме сотни долларов, которые он мне дал еще до переезда на Кубу, чтобы уплатить консулу, получить разрешение на выход из порта, запасти бензину и кой-какой еды. Мы уговорились по тридцать пять долларов в день, рыболовная снасть моя. Он ночевал в отеле и каждое утро приходил на пристань. Устроил мне это дело Эдди, так что пришлось и его взять с собой. Я платил ему четыре доллара в день.

Мне надо запасти бензину, - сказал я Джонсону.

Ну что ж.

На это нужны деньги.

Сколько?

Галлон стоит двадцать восемь центов. Надо галлонов сорок, не меньше. Это будет одиннадцать двадцать.

Он вынул пятнадцать долларов.

Может, остальные засчитаем за пиво и лед? - спросил я.

Превосходно, - сказал он. - Пусть это идет в счет моего долга.

Бизнес идеи