Луций Анней Сенека "Нравственные письма к Луцилию
":
Луций Сенека написал не один десяток писем своему другу и ученику Луцилию. По сути каждое письмо - это не бытовая переписка двух друзей, а социально-философское произведение построенное в виде диалога. При этом не смотря на то, что адресатом является Луцилий, Сенека словно бы говорит с нами - с абстрактным читателем. Это на наши вопросы он отвечает, это наши страхи развеивает, наши пороки клеймит, наши добродетели превозносит.
Мысли Сенеки в представленном произведении посвящены главным образом явлениям обыденной человеческой жизни, тому с чем каждый из нас может столкнуться, какую бы роль он не играл в этой жизни, какое бы положение не занимал. Удивительным кажется тот факт, что хотя нас и автора разделяет почти два тысячелетия, но как мало отличаются помыслы, желания, надежды и страхи современников Сенеки и обывателей 21-го века. Конечно некоторым мыслям автора можно удивляться, с чем то можно не соглашаться, но в целом Сенека актуален и сейчас.
По хорошему каждое отдельное письмо достойно отдельного размышления и анализа, я лишь озвучу общие мысли, оставшиеся после прочтения. Почти через все части (письма) общей канвой проходит основная идея - это поиск человеком гармонии с собой и окружающим миром. Для достижения этой цели Сенека выводит рецепт состоящий из следующих компонентов:
Первый - это умеренность. Сенека осуждает излишества любого рода, будь то честолюбие гордеца, скупость богача или напротив излишнее стремление к отказу от жизненных благ (т.е. Диогеновское сидение в бочке или Катоновское облачение в рубище). Сенека призывает добиваться благ в объеме не более чем необходимым, но не меньшим чем считается обычным (нормальном) в обществе. Нарушение этого правила порождает или зависть или презрение, что несомненно мешает взаимодействию с социумом.
Второй - это стремление к добру. Сенека считал, что человека благородного характеризует лишь добрые дела и благие устремления. Понятие блага Сенека неразрывно связывал с сообразным природе человека, возводя добро в ранг базовых устремлений. Автор рассуждает о том, что злые деяния хоть и могут принести сиюминутные выгоды, но никогда не сравнятся с благом, поскольку нарушают гармонию человека с его природой.
Третий компонент - это смирение перед фатумом. Рок по мнению античных авторов довлеет и над богами и над людьми, и сила его необорима. Сенека объясняет, что сама жизнь будет преподносить человеку удары, которые он не всегда сможет предвидеть. А раз уберечься от фортуны невозможно, то остается только не усугубить урон. Сенека учит, что для этого нужно быть готовым к ударам судьбы, поскольку "то что случается с другими может случиться и с тобой", а также здраво оценивать полученный ущерб. По мнению автора человек нередко больше страдает от страха перед бедой, чем от самой беды и больше мучается от ощущения горя, чем от самой горести.
Читаются "Письма" легко и приятно. Сенека облекает в простые и ясные фразы мысли, которые в какой-то момент посещали, наверное, каждого человека, но не всегда могли оформиться в законченное понятие. Странно, что псевдоумные паблики в соц. сетях еще не растаскали Сенеку на цитаты - в какую строчку не ткни, получишь законченный статус для профиля.
С чем то из его идей можно не соглашаться, что-то из его мыслей подойдет только для людей определенного склада, но думаю, что каждый мог бы почерпнуть для себя что-нибудь полезное.
Было весьма интересно ознакомиться.
Сенека Луций Анней
Нравственные письма к Луцилию
Луций Анней Сенека
Нравственные письма к Луцилию
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Так и поступай, мой Луцилий! Отвоюй себя для себя самого, береги и копи время, которое прежде у тебя отнимали или крали, которое зря проходило. Сам убедись в том, что я пишу правду: часть времени у нас отбирают силой, часть похищают, часть утекает впустую. Но позорнее всех потеря по нашей собственной небрежности. Вглядись-ка пристальней: ведь наибольшую часть жизни тратим мы на дурные дела, немалую - на безделье, и всю жизнь - не на те дела, что нужно. (2) Укажешь ли ты мне такого, кто ценил бы время, кто знал бы, чего стоит день, кто понимал бы, что умирает с каждым часом? В том-то и беда наша, что смерть мы видим впереди; а большая часть ее у нас за плечами, - ведь сколько лет жизни минуло, все принадлежат смерти. Поступай же так, мой Луцилий, как ты мне пишешь: не упускай ни часу. Удержишь в руках сегодняшний день - меньше будешь зависеть от завтрашнего. Не то, пока будешь откладывать, вся жизнь и промчится. (3) Все у нас, Луцилий, чужое, одно лишь время наше. Только время, ускользающее и текучее, дала нам во владенье природа, но и его кто хочет, тот и отнимает. Смертные же глупы: получив что-нибудь ничтожное, дешевое и наверняка легко возместимое, они позволяют предъявлять себе счет; а вот те, кому уделили время, не считают себя должниками, хотя единственно времени и не возвратит даже знающий благодарность. (4) Быть может, ты спросишь, как поступаю я, если смею тебя поучать? Признаюсь чистосердечно: как расточитель, тщательный в подсчетах, я знаю, сколько растратил. Не могу сказать, что не теряю ничего, но сколько теряю, и почему, и как, скажу и назову причины моей бедности. Дело со мною обстоит так же, как с большинством тех, кто не через собственный порок дошел до нищеты; все меня прощают, никто не помогает. (5) Ну так что ж? По-моему, не беден тот, кому довольно и самого малого остатка. Но ты уж лучше береги свое достояние сейчас: ведь начать самое время! Как считали наши предки поздно быть бережливым, когда осталось на донышке. Да к тому же остается там не только мало, но и самое скверное. Будь здоров.
Сенека приветствует Луцилия!
(1) И то, что ты мне писал, и то, что я слышал, внушает мне на твой счет немалую надежду. Ты не странствуешь, не тревожишь себя переменою мест. Ведь такие метания - признак больной души. Я думаю, первое доказательство спокойствия духа - способность жить оседло и оставаться с самим собою. (2) Но взгляни: разве чтенье множества писателей и разнообразнейших книг не сродни бродяжничеству и непоседливости? Нужно долго оставаться с тем или другим из великих умов, питая ими душу, если хочешь извлечь нечто такое, что в ней бы осталось. Кто везде - тот нигде. Кто проводит жизнь в странствиях, у тех в итоге гостеприимцев множество, а друзей нет. То же самое непременно будет и с тем, кто ни С одним из великих умов не освоится, а пробегает всё второпях и наспех. (3) Не приносит пользы и ничего не дает телу пища, если ее извергают, едва проглотивши. Ничто так не вредит здоровью, как частая смена лекарств. Не зарубцуется рана, если пробовать на ней разные снадобья. Не окрепнет растение, если часто его пересаживать. Даже самое полезное не приносит пользы на лету. Во множестве книги лишь рассеивают нас. Поэтому, если не можешь прочесть все, что имеешь, имей столько, сколько прочтешь - и довольно. (4) «Но, - скажешь ты, - иногда мне хочется развернуть эту книгу, иногда другую». - Отведывать от множества блюд - признак пресыщенности, чрезмерное же разнообразие яств не питает, но портит желудок. Потому читай всегда признанных писателей, а если вздумается порой отвлечься на другое, возвращайся к оставленному. Каждый день запасай что-нибудь против бедности, против смерти, против всякой другой напасти и, пробежав многое, выбери одно, что можешь переварить сегодня. (5) Я и сам так делаю: из многого прочитанного что-нибудь одно запоминаю. Сегодня вот на что натолкнулся я у Эпикура (ведь я частенько перехожу в чужой стан, не как перебежчик, а как лазутчик): (6) «Веселая бедность, - говорит он, - вещь честная». Но какая же это бедность, если она веселая? Беден не тот, у кого мало что есть, а тот, кто хочет иметь больше. Разве ему важно, сколько у него в ларях и в закромах, сколько он пасет и сколько получает и сотню, если он зарится на чужое и считает не приобретенное а то что надобно еще приобрести? Ты спросишь, каков предел богатства? Низший - иметь необходимое, высший - иметь столько, сколько с тебя довольно. Будь здоров.
Письмо III
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты пишешь, что письма для передачи мне отдал другу, а потом предупреждаешь, чтобы не всем, тебя касающимся, я с ним делился, потому что и сам ты не имеешь обыкновения делать так. Выходит, в одном письме ты и признаешь, и не признаешь его своим другом. Ладно еще, если ты употребил это слово как расхожее и назвал его «другом» так же, как всех соискателей на выборах мы называем «доблестными мужами», или как встречного если не можем припомнить его имени, приветствуем обращением «господин». (2) Но если ты кого-нибудь считаешь другом и при этом не веришь ему, как самому себе, значит, ты заблуждаешься и не ведаешь, что есть истинная дружба. Во всем старайся разобраться вместе с другом, но прежде разберись в нем самом. Подружившись, доверяй, суди же до того, как подружился. Кто вопреки наставлению Феофраста судит, полюбив, вместо того, чтобы любить, составив суждение», те путают, что должно делать раньше, что позже. Долго думай, стоит ли становиться другом тому или этому, но решившись, принимай друга всей душой и говори с ним так же смело, как с собою самим. (3) Живи так, чтобы и себе самому не приводилось признаваться в чем-нибудь, чего нельзя доверить даже врагу. но раз есть вещи, которые принято держать в тайне, делись лишь с другом всеми заботами, всеми мыслями. Будешь считать его верным - верным и сделаешь. Нередко учат обману тем, что обмана боятся, и подозрениями дают право быть вероломным. Почему не могу я произнести те или иные слова в присутствии друга? Почему мне не думать, что в его присутствии я все равно что наедине с собой? (4) Одни первому встречному рассказывают о том, что можно поведать только другу, и всякому, лишь бы он слушал, выкладывают все, что у них накипело. Другом боязно, чтобы и самые близкие что-нибудь о них знали; эти, если бы могли, сами себе не доверяли бы, потому они и держат все про себя. Делать не следует ни так, ни этак: ведь порок - и верить всем, и никому не верить, только, я сказал бы, первый порок благороднее, второй - безопаснее. (5) Точно так же порицанья заслуживают и те, что всегда обеспокоены, и те, что всегда спокойны. Ведь и страсть к суете признак не деятельного, но мятущегося в постоянном возбуждении духа, и привычка считать каждое движение тягостным - признак не безмятежности, но изнеженности и распущенности. (6) Поэтому удержи в душе слова, которые вычитал я у Помпония: «Некоторые до того забились во тьму, что неясно видят все освещенное». Все должно сочетаться: и любителю покоя нужно действовать, и деятельному - побыть в покое. Спроси совета у природы: она скажет тебе, что создала и день и ночь. Будь здоров.
Новаторство трагедий Сенеки; основные идеи его "Нравственных писем к Луцилию"
Литература: конспект преподавателя, Нравственные письма к Луцилию
Плуций Анней Сенека. Годы жизни: 4 г до н.э. - 65 г н.э.
Чрезвычайно близок к христианству, хоть и был стоиком (стоять, быть стойким, верным своим убеждениям. Девиз: "Любовь к судьбе")
У Плуция была сложная и противоречивая жизнь. Отец был знаменит.
Сенека вводит понятие "совести" (осознание нравственной нормы).
Долгое время он был сенатором и однажды его чуть не казнили за его отличие, за его индивидуальность от других сенаторов. Сенека жил во время разложения человечества.
В 54 году Плуций стал воспитателем императора Нерона (ему тогда было 16 лет), таким образом по сути Сенека стал руководителем всей римской империи.
Он хорошо знал нравы общества и знал, что идёт в противовес своим принципам (Нерон - исчадие ада, тиран)
В 59 году Нерон приказывает убить свою мать Агрепину и Сенека был вынужден оправдать этот поступок перед сенатом.
Плуций получал много подарков от Нерона. Сенеку не любил народ. Потому он замыкается в себе, уходит от общества, пытается вернуть все подарки Нерона.
В 65 году было покушение, заговор против Нерона и император приказал Сенеке умереть, якобы тот был причастен к заковору. Сенека вскрыл вены себе и своей жене. Перед смертью Плуций позвал к себе писцов, но его последних слов по-прежнему никто не знает.
Главное зло в человеке, по мнению Сенеки, от страстей. Он был слишком внимателен к человеческой жизни и он понимал, что страсти чудовищно сильны по сравнению с разумом.
"В самых главных событиях жизни ум не участвует, а если и участвует, то помогает глупости" Герцен
Шекспир цитировал Сенеку
Самое употребительное слово в трагедиях Сенеки - "преступление" (вместо "ошибка"), а причина тому - страсть, победившая разум. А главный момент - борьба разума и страсти.
Итоговые труды Сенеки - "Нравственные письма к Луцилию". Луцилий - духовный ученик Сенеки.
Сенеку звали "дядей христианства".
1. Образование.
Первая тема в нравственных письмах.
"Что мешает человеку поумнеть? Мы очень рано начинаем нравиться самим себе. Первое, что обещает дать мудрость - умение жить среди людей, умение общаться."
Самое важное у Сенеки: "Я принимаю в сердце с величайшим почтение Сократа, Платона, Зинона и других наставников. Их великие имена возвышают и меня самого".
2. Важная тема "Лицо - толпа" (противопоставление)
"Чего следует больше всего избегать? Толпы!"
"Нельзя уподобляться дурным только потому что их много"
"Общайся только с тем, кто может сделать тебя лучше."
"Нужно. чтобы ты был непохож на большинство людей."
3. Благо - богатство (противопоставление)
"Сначала накоплю деньги, а потом буду набирать мудрость" - так обманывают себя люди.
Заокн роста потребностей.
"Если хочешь, чтобы твоя душа была свободна, будь беден"
"Только душа, взлетевшая на небо, видит, как низко стоят кресла сената"
"Как много людей упускают жизнь, добывая средства к жизни"
"Благо - это то, что делает душу лучше. Благо - это благо для души"
Сенека разделял животное и человеческое.
4. Жизнь - смерть (противопоставление)
"Сколько лет жизни минуло, всё принадлежит смерти"
"Возьми кого угодно, все одинаково боятся смерти и не знают жизни, некоторые так и не жили"
"Всякие размышления о смерти нужны только для жизни. "
5. Радость - удовольствие(пртивопоставление)
Удовольствие - нечто примитивное, радость - нечто высшее
"Некоторые наслаждения сильно бесчестят людей."
6. Дружба, человечность
"Нужно жить для другого, если хочешь жить для себя"
"Кто не мог любить больше, чем одного, тот и одного не слишком любил"
Если человек умный, он умён и дома и в гостях. Так и с любовью.
7. Речь.
Если государство разлагается, падает речь, язык.
"От души у нас и мысли и слова и осанка и выражение лица и походка".
Так и знай: кого бог признает, кого любит, кем доволен, того он и закаляет, без конца испытывает, заставляет без отдыха трудиться. («О провидении»)Повторяю, бог сам заботится дать повод для свершения мужественных и смелых деяний тем, кого хочет видеть достигшими высшей чести; а для этого им необходимо столкнуться с трудностями. Кормчий познается во время бури, воин во время битвы. («О провидении»)
Надо подставлять себя под удары судьбы, чтобы, сражаясь с нами, она делала нас тверже; постепенно она сама сделает нас равными себе, и привычка к опасности даст нам презрение к опасности. («О провидении»)
В нас заключен некий божественный дух, наблюдатель и страж всего хорошего и дурного, — и как мы с ним обращаемся, так и он с нами. Всякий истинный человек добра причастен к божеству. Кто без помощи Бога может возвыситься над фортуной? Он дает нам благородные и правдивые советы. В каждом человеке добра обитает один — но не ведаем кто — из бессмертных. («Нравственные письма к Луцилию», XLI)
Благородными делает нас душа, которая из любого состояния может подняться над фортуной. («Нравственные письма к Луцилию», XLIV)
Душу непреклонную, благородную, высокую можно назвать не иначе, как Богом, нашедшим приют в теле человека. Такая душа может оказаться и у римского всадника, и у вольноотпущенника, и у раба. («Нравственные письма к Луцилию», XXXI)
Как вы не понимаете, что дурные примеры оборачиваются против тех, кто их подает. («Нравственные письма к Луцилию», VII)
Ты спросишь, как можно быстро приобрести чью-нибудь дружбу; я отвечу, что Гекатон говорит: «Я укажу приворотное средство без всяких снадобий, без трав, без заклинаний знахарки. Если хочешь, чтоб тебя любили, — люби».
Пусть мудрому никто, кроме него самого, не нужен, он все-таки желает иметь друга, хотя бы ради деятельной дружбы, чтобы не оставалась праздной столь великая добродетель, и не ради того, чтобы «было кому ухаживать за ним в болезни, помогать в оковах или в нужде», но чтобы самому было за кем ухаживать в болезни, кого вызволять из-под вражеской стражи. Плохи мысли того, кто подружился, видя лишь самого себя; как он начал, так и кончит. Кто завел друга, чтобы тот выручал из цепей, тот покинет его, едва загремят оковы. Таковы дружеские союзы, которые народ называет временными. С кем мы сошлись ради пользы, мил нам, лишь покуда полезен. Вот почему вокруг того, чьи дела процветают, — толпа друзей, а вокруг потерпевших крушение — пустыня. Друзья бегут оттуда, где испытывается дружба. Вот почему видим мы так много постыдных примеров, когда одни из страха бросают друзей, другие из страха предают их. Каково начало, таков конец, иначе и быть не может. Кто подружился ради выгоды, тому будет дорога награда за измену дружбе, коль скоро и в ней было дорого ему что-нибудь, кроме нее самой. Для чего приобретаю я друга? Чтобы было за кого умереть, за кем пойти в изгнанье, за чью жизнь бороться и отдать жизнь. А дружба, о которой ты пишешь, та, что заключается ради корысти и смотрит, что можно выгадать, — это не дружба, а сделка. («Нравственные письма к Луцилию», IX)
Но разве любит кто-нибудь ради прибыли? Ради честолюбия и славы? Любовь сама по себе, пренебрегает всем остальным,... «Как же … ее искать?» — Как ищут самое прекрасное, не прельщаясь прибылью, не боясь переменчивости фортуны. Кто заводит друзей на всякий случай, тот лишает дружбу ее величия. («Нравственные письма к Луцилию», IX)
Ты спросишь, что такое свобода? Не быть рабом ни у обстоятельств, ни у неизбежности, ни у случая; низвести фортуну на одну ступень с собою; а она, едва я пойму, что могу больше нее, окажется бессильна надо мною. («Нравственные письма к Луцилию», LI)
Хотя чистая совесть дает тебе уверенность, но много значат не относящиеся к делу обстоятельства, — а потому надейся на справедливое решение, но готовься к несправедливому. Помни прежде всего об одном: отдели смятение от его причины, смотри на само дело — и ты убедишься, что в любом из них нет ничего страшного, кроме самого страха.
Внешние преимущества не должны развращать и подчинять себе человека: последний должен преклоняться лишь перед своим духовным достоинством. Пусть он окажется искусным строителем собственной жизни, полагаясь на себя и будучи готов одинаково встретить как улыбку судьбы, так и ее удар. Пусть его уверенность опирается на знания, а знания пусть отличаются постоянством: однажды принятые им решения должны оставаться в силе, не допуская никаких поправок. («О счастливой жизни», VIII)
Нужно быть философом! Связывает ли нас непреложным законом рок, божество ли установило все в мире по своему произволу, случай ли без всякого порядка швыряет и мечет, как кости, человеческие дела, — нас должна охранять философия. Она даст нам силу добровольно подчиняться божеству, стойко сопротивляться фортуне, она научит следовать веленьям божества и сносить превратности случая. («Нравственные письма к Луцилию», ХVI)
Прежде всего научись радоваться. Я хочу, чтобы радость не разлучалась с тобой, хочу, чтобы она рождалась у тебя дома. И это исполнится, если только она будет в тебе самом. Всякое иное веселье не наполняет сердце, а лишь разглаживает морщины на лбу: оно мимолетно. Или, по-твоему, радуется тот, кто смеется? Нет, это душа должна окрылиться и уверенно вознестись надо всем.
Я повторяю, радость — цель для всех, но где отыскать великую и непреходящую радость, люди не знают. Один ищет ее в пирушках и роскоши, другой — в честолюбии, в толпящихся вокруг клиентах, третий — в любовницах, тот — в свободных науках, тщеславно выставляемых напоказ, в словесности, ничего не исцеляющей. Всех их разочаровывают обманчивые и недолгие услады, вроде опьянения, когда за веселое безумие на час платят долгим похмельем… Так пойми же, что дается мудростью: неизменная радость. Душа мудреца — как надлунный мир, где всегда безоблачно. Значит, есть ради чего стремиться к мудрости: ведь мудрец без радости не бывает. А рождается такая радость лишь из сознания добродетелей. Радоваться может только мужественный, только справедливый, только любящий. («Нравственные письма к Луцилию», XXIII)
Живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто тебя слушают люди. («Нравственные письма к Луцилию», Х)
«Живи сообразно с природой вещей». Не уклоняться от нее, руководствоваться ее законом, брать с нее пример, — в этом и заключается мудрость. Следовательно, жизнь — счастлива, если она согласуется со своей природой. Такая жизнь возможна лишь в том случае, если, во-первых, человек постоянно обладает здравым умом; затем, если дух его мужествен и энергичен, благороден, вынослив и подготовлен ко всяким обстоятельствам; если он, не впадая в тревожную мнительность, заботится об удовлетворении физических потребностей; если он вообще интересуется материальными сторонами жизни, не соблазняясь ни одной из них; наконец, если он умеет пользоваться дарами судьбы, не делаясь их рабом. («О счастливой жизни», III)
Мудрец ни в чем не терпит нужды, хотя потребно ему многое, глупому же ничего не требуется, потому что он ничем не умеет пользоваться, зато нужду он терпит во всем. Мудрецу нужны и руки, и глаза, и еще многое, без чего не обойтись в повседневной жизни, а нужды он не терпит ни в чем. Ведь нужда — это необходимость, а для мудрого необходимости нет. («Нравственные письма к Луцилию», IХ)
Велик тот человек, кто глиняной утварью пользуется как серебряной, но не менее велик и тот, кто серебряной пользуется как глиняной. Слаб духом тот, кому богатство не по силам. («Нравственные письма к Луцилию», IV)
Счастливей всех тот, кто без тревоги ждет завтрашнего дня: он уверен, что принадлежит сам себе. («Нравственные письма к Луцилию», ХII)
Счастливым можно назвать того, кто благодаря разуму, не ощущает ни страстного желания, ни страха. («О счастливой жизни», V)
Ты на что-то сердишься и жалуешься, и не понимаешь, что во всем этом плохо одно: твое негодование и жалобы. («О счастливой жизни», V)
Если ты хочешь избавиться от всякой тревоги, представь себе, что пугающее тебя случится непременно, и какова бы ни была беда, найди ей меру и взвесь свой страх. Тогда ты наверняка поймешь, что несчастье, которого ты боишься, или не велико, или не так длительно. («Нравственные письма к Луцилию», XXIV)
Изменить порядок вещей мы не в силах — зато в силах обрести величие духа, достойное мерило добра, и стойко переносить все превратности, не споря с природой. («Нравственные письма к Луцилию», CVVII)
Енвд
