Директор центра градостроительных компетенций ранхигс ирина ирбитская. Ирина Ирбитская: «Идеальный город – это город, в котором человек может себя реализовать

Капитальный ремонт за наши деньги. Обсудим эту тему с Ириной Викторовной Ирбитской , директором Центра градостроительных компетенций РАНХиГС при президенте Российской Федерации.

- Наши слушатели пишут: мы-де отчисляем деньги в какие-то фонды. Что это за фонды, можно ли проверить, куда идут эти деньги? А ветхого жилья становится все больше... Исходя из чего решили, что не город, не муниципалитет, а граждане должны платить за то, что у них обваливаются балконы и протекает крыша?

Ирина ИРБИТСКАЯ : Нам придется вспомнить, как проходила приватизация жилья. Фактически восемьдесят (если не больше) процентов жителей страны стали собственниками жилья. А собственник - это безумная ответственность, и если ты ее не несешь, то это странно... Во время приватизации государство сбросило с себя груз ответственности за обеспечение жильем граждан России, хотя по конституции у нас социальное государство, но это было поддержано населением, и понятно, почему: люди истосковались по собственности и с радостью эту собственность приняли...

Но был упущен важный момент. При передаче собственности тот, кто ее передает, - в нашем случае государство, - тоже должен нести ответственность. Одно дело, когда передается новый дом, другое - дом в плохом состоянии. И, на мой взгляд, честно было бы при передаче такой собственности сначала привести ее в надлежащее состояние, чтобы люди могли там жить, а не бесконечно латать дыры..

За прошедшие годы это все превратилось в абсолютный снежный ком. Система проведения капитального ремонта и система государственных гарантий не была должным образом разработана. Если у нас социальное государство, то вопрос роста социального капитала стоит на первом месте как ответственность государства за этот процесс.

Что такое рост социального капитала? Это не когда человек отдает последние деньги, чтобы обеспечить себе крышу над головой, а занимается самообразованием, развитием. И здесь возникает вопрос: почему граждане, которые получили некачественное жилье, должны мало того, что платить за него полностью, так еще и вносить деньги непонятно куда? Я призвала бы граждан помнить, что у нас в конституции записано: никто не имеет права в принудительном порядке заказать какую-то услугу, да еще и оплатить ее вперед.

Ирина ИРБИТСКАЯ : Сейчас у нас масса протестов от населения; мы делали доклады в Минстрой, что эту практику необходимо прекратить, поскольку она нарушает конституцию в двух пунктах... Люди не обязаны из последних сил обеспечивать себе крышу над головой. И ответственным собственником может стать только тот человек, у которого есть какие-то ресурсы...

В России слишком большой контраст между богатыми и бедными, и значительная часть населения у нас не может себе позволить содержать жилье в должном качестве. Соответственно, государство, как и в развитых странах, обязано принять на себя функцию обеспечения граждан жильем. Для этого есть разные формы, в том числе те, что существовали в Советском Союзе...Это жилье социального найма...

Исторически Россия не была страной городов – она была страной аграрной. Российская городская жизнь до периода индустриализации зачастую определялась узким набором городских укладов – чиновничьим, дворянским и лишь отчасти ремесленным, лишь иногда купеческим. Эти уклады, в отличие от европейских, где свободный ремесленник определял жизнь города в не меньшей степени, чем господствующий класс, в России были весьма закрытыми и не составляли слитного городского сообщества. Городская разрозненность наглядно отражается в структуре исторического центра практически любого русского города – в отличие от европейского, он имеет более рыхлую застройку, состоящую преимущественно из городских усадеб с обширными дворами, из городских домов дворян и помещиков, муниципальных и государственных конторских зданий. Мерой же европейского исторического городского центра были преимущественно ремесленные лавки и жилища, образующие более тесную лепку зданий и плотную сеть улиц и улочек, объединяющих ремесленников в артели - локальные городские сообщества. Связь между сообществами происходила через торговлю и обмен, религиозные праздники и городские карнавалы на городских площадях. Таким образом, европейский город уже в доиндустриальную эпоху имел развитую иерархическую систему общественных связей, позволяющих человеку выжить.

Европейская урбанизация проходила очень медленно, и европейский крестьянин имел возможность влиться в городскую жизнь, не разрушая, но расширяя рамки сложившегося городского уклада. Он имел возможность стать участником городской жизни. В процессе же стремительной российской урбанизации насильственно согнанные с земли крестьяне, заполнившие индустриальные города, лишаясь привычного образа жизни, оставались на задворках жизни городской, еще больше разрушая и без того разрозненное русское городское сообщество. Города на долгое время превратились во враждебную среду жизни, где каждый вынужден выживать в одиночку. Советский город хотя и предоставил несомненные блага своим жителям в виде развитой социальной инфраструктуры, но так и не породил горожан, поскольку насаждаемая сверху идеология исключала индивидуальную реализацию человека в общественной жизни, лишая его соотнесенности с городом. Личное отношение к городу кончалось ровно за дверью квартиры. Город был общим и ничьим. Сосед по лестничной клетке был если не врагом, то чужаком. Можно сказать, что в России начиная с 19 века, исключая короткие периоды, предпосылок к формированию городских сообществ не было. И вплоть до сегодняшнего дня, за редким исключением, отношение горожанина к городу в большей степени потребительское, чем созидательное, а атомизация общества достигла пределов одичания.

Как бы мы ни стремились внедрить европейскую модель города в устройство города российского, она долгое время будет оставаться лишь формой, за которой пока еще нет содержания.

Однако город был и остается единственной системой выживания человечества. А значит, и российскому городу быть. Для этого необходимо забыть традиционное деление на город и деревню, забыть про моногорода и дать национальному делу полноправное место в жизни городской. Не может город развиваться вне исторического призвания нации, не может, при современном развитии техники, и полнокровно существовать деревня, у современных коттеджных поселков нет шансов на полноценную жизнь. Совместить плотную систему городских удобств и возможностей с единственно существующим в России крестьянским укладом – значит создать стимул к формированию нового типа русского города, адекватного национальному жизненному укладу.

Для этого не нужно строить новых городов, нужно внимательно присмотреться к городам существующим. Даже при беглом взгляде на карту практически любого нестоличного города России, обнаруживается значительная доля частного сектора. Иметь собственный дом в городе – и для европейской жизни не такая уж редкость. Однако в Европе это обусловлено непрерывной историей развития городского уклада, в России же – стремлением к крестьянскому труду. Европейский частный дворик – это газон, цветник и барбекю. Русский частный двор – это грядки. Грядка, фруктовый сад или цветник на подоконнике – это сезонная работа и досуг немалой части российских горожан. Даже в Тюмени, где климат суров, служивые горожане после основной работы соревнуются в выращивании ни много ни мало - винограда, несмотря на то, что сколь-нибудь существенный урожай можно собрать раз в четыре года. Этот пример доказывает, что натуральное хозяйство в условиях города – это не столько способ выживания, сколько образ жизни части российских горожан. Возделывая свои 6 – 8 соток земли, семья из трех - четырех человек от Ставрополья до Сибири с избытком обеспечивает себя запасами овощей и фруктов. Эта тяга к крестьянскому, адаптировавшись к городским условиям, вполне состоялась в жизни повседневной, личной, но осталась на задворках жизни административной - городской. Такого сорта изолированность частной жизни от жизни города, страны, тормозит развитие городов, освоение бескрайних российских земель, и, в конечном счете, лишает страну самосознания и устойчивой системы выживания и развития. И это при том, что исследования констатируют факт – урожайность на частных участках в 2- 3 раза выше, чем у профессионалов – агрономов.

Парадокс заключается в том, что при такой эффективности существенная часть городов снабжается дорогостоящими привозными продуктами. На городских рынках редко можно встретить местную продукцию, супермаркеты заполнены консервированными продуктами, привезенными из Индии, Китая, бывших стран восточного блока и Европы. В результате, соседская связность городского бытования заменяется анонимностью человеческих отношений.

Аграрный город – единственный способ выживания и развития для большинства российских городов, обделенных внешними связями, равно как и связями внутренними, городов, в которых нет иных цементирующих начал, обеспечивающих возможности объединения горожан. Такие города остро нуждаются в интеграции закрытого натурального хозяйства в открытую городскую жизнь. Первый самый простой шаг – закрыть рынок спекуляции землей – чем дороже земля, тем хуже качество ее освоения. Второй шаг - обеспечение рынка сбыта местной садово-огородной продукции – начиная от создания условий для внутреннего рынка сбыта, кончая созданием перерабатывающих производств, ориентированных, в том числе, и на внешние рынки.

Третий шаг – модернизация и развитие городского частного сектора и реконструкция советских спальных районов, ориентированные как на поддержание и развитие исторически сложившихся укладов, так и создание новых потенциалов городской жизни.

Частный сектор, образовавшийся отчасти исторически, отчасти в процессе расширения городских границ, является прямым наследием загородной жизни, и единственным распространенным типом частной городской жизни. Однако его среда ограничивается чаще всего двумя типами застройки – это попарно сблокированные, либо отдельно стоящие индивидуальные дома, с участками 6 -8 соток, расположенные вдоль улиц. Полноценной такую городскую среду назвать нельзя, она нуждается в создании диверсифицированных типов жилья – от отдельностоящих городских вилл, усадеб, через сблокированные двух – трех этажные дома к многоквартирным домам с таунхаусами в первых этажах, с изолированными коллективными дворами и квартирами с террасами, в диверсифицированных общественных пространствах – от жилой улицы через площади квартального значения к городским площадям.

Построенные по советским лекалам спальные районы с их бескрайними дворами требуют тщательной реконструкции, направленной на создание четких границ между улицей и двором и внедрения в коллективный двор элементов - вокруг которых могут объединиться усилия соседей - вплоть до коллективной теплицы, хотя бы и в качестве символа национальной идентичности.

Специфика российского общественного устройства такова, что реализация всякого благого дела требует исключительно гениев в качестве исполнителей. Даже тогда, когда не требуется создать шедевр. Этот перфекционизм – не свободный выбор, а замена при тотальном отсутствии сколько-нибудь эффективных систем взаимодействия.

Всякий скажет, что в России нет градостроителей. Но если бы проблема ограничивалась этим, то в ситуации открытых границ она легко решалась бы привлечением внешних градостроителей. Что и происходит. Однако градостроительство в России по-прежнему не обеспечивает полноценной среды для жизни.

Российская культура (не только градостроительная) уникальна. Имея феодальную структуру институтов, она не является прагматичной культурой – в ее основе лежит символ. Символ как цель, как продукт, как предмет обмена. Поэтому бренд в России, в отличие от западного мира, создает довольно мощное поле бесплодной активности.

Финансовый гедонизм российской культуры не нуждается в производстве продукта, он производит символы и потребляет символы. Символы пользуются спросом. На деле это прорастает и в культурный гедонизм – культура как удовольствие, а не способ взаимодействия и познания. Девелоперу гораздо проще получить деньги в банке за градостроительный проект, графический материал которого представлен однозначно читаемым и приятным символом – контур российской федерации, пальма, круг, треугольник.

Глазычев говорил, что генпланы российских и западных градостроителей, оперирующих в России, произвольны. Они не произвольны – они нацелены на рецепторы удовольствия, на удобство передачи информации в ущерб содержанию и даже самой информации. Удобство и однозначность чтения информации в мире девелопмента и банковских операций – важнее содержания. Все участники градостроительного процесса заняты одним – минимизировать, а еще лучше – уничтожить это самое содержание: каким бы оно ни было, оно может доставить неудовольствие, спровоцировать дискуссии, заставить думать, сомневаться, а это может результировать в провал. Другое дело – символ – бесспорная вещь, максимум замечаний, которые он может вызвать – цвет, контур пальмового листа. Чтобы устранить такой недостаток, даже профессионал – градостроитель не требуется – достаточно дешевого студента, владеющего фотошопом.

Деньги в российской культуре перестали быть средством производства, и даже средством потребления в его привычном понимании, они исключительно – средство удовольствия (что вообще говоря, против природы). Производство не нужно. Этим объясняется огромное количество дорогостоящих, однако не реализованных, проектов. Получив (заплатив) деньги за генплан в виде пальмы, ни один игрок не заинтересован в дальнейшей деятельности. Градостроитель давно потерял связь с реальностью – его деятельность превратилась исключительно в больное визионерство либо в создание и поддержание собственного бренда, девелопер, оперирующий заемными банковскими средствами, абсолютно не мотивирован реализовывать проект – слишком большие риски не только не получить прибыли от реализации, но и потерять полученное. От такой суперигры выгоднее отказаться.

Есть еще риски, связанные с государственными институтами, регулирующими строительную деятельность, т.е. с чиновниками. В процессе реализации проекта от проектных разработок до строительства через согласование проекта обнаруживается полный аутизм всех институтов и институций по причине несвязности, временной и пространственной локальности целей, исключающих общий результат. Здесь полный отрыв от реальности заложен в систему: производство нормативных документов противоречит сути любого проектирования, а именно – прогнозированию будущего. Нормативный документ не прогнозирует будущее (процесс невероятно сложный, требующей большой гибкости), а утверждает прошлое. На этом разрыве получают удовольствие все, открыто противопоставляя цели своей деятельности целям градостроительного планирования.

Риски, связанные с оторванным от реальности проектом, в большинстве своем не касаются ни инвесторов, ни девелоперов, ни архитекторов и градостроителей. Их, сами того не понимая, несут потребители.

Уже давно в символ, производящий производителей символов, превратился МАРХИ. Специфика символов – высокая скорость их устаревания по сравнению с традициями и установками даже разлагающейся культуры. В сфере градостроительства (этим термином я называю девелоперскую и строительную деятельность любого масштаба, поскольку разложенность обосновалась в мельчайших порах общественного устройства и любой объект, применительно к которому мы раньше употребляли слово архитектура, становится чаще всего проблемой городского масштаба) такая сверхизменчивость единственного предмета культуры означает декапитализацию территорий. Объекты, в которые с целью получения прибыли были вложены деньги, быстро становятся ненужными.

Чудес не бывает, только через консолидацию всех институтов в некорпоративные объединения можно обеспечить капитализацию территорий. Одиночный гений-градостроитель ситуацию не спасет, если его не услышать.

Мы не получим комфортного города. Российская система закрытых конкурсов в условиях закрытых региональных и внутрирегиональных рынков создает неплохой банк формотворческих проектов – Кузнецов, сам из когорты «продвинутых» архитекторов, приглашает действительно лучших архитекторов Москвы.
В этом – огромный плюс. Прекрасные архитектурные формы – хорошо, я бы сказала даже – здорово – еще несколько лет назад об этом только мечталось. Боюсь, плюс этот –единственный.
Минусов два.
Первый. Заданный вектор развития Москвы в сторону мирового мегаполиса, стадия ее развития, нуждаются в серьезных градостроительных инструментах. Что мы видим? Мы видим, что риторика нашего архитектурного бомонда о комфортном, креативном городе ни в одном конкурсном проекте не вышла на уровень конкретных предложений.
Ни одна из трех победительных конкурсных работ на концепцию Тверской заставы не создает ни комфортной, ни креативной городской среды. Да, мы получаем очередную вещь в себе – на кошмарной /не худшей в Москве/ вокзальной площади – прозрачную шкатулку с драгоценностями, с более ловкой или менее оболочкой.

Участники конкурса не знают о публичном пространстве? В многочисленных публичных выступлениях и интервью – только об этом и говорят. Участники конкурса не знают проблем площади Белорусского вокзала /к слову, - окруженного жилой застройкой/? Но вроде в концепциях Б. Москвы вопрос вокзалов неплохо проработан. Или участники конкурса не изучили эти материалы? Участники конкурса не видели работу АБД - отличный комплекс Белой площади – напротив Белорусского, через Ленинградку?

Ответ – нас никто об этом не просил, что сроки нереально короткие, что денег мало заплатили – не работает. Публичное пространство – это взаимовыгодный инструмент – он реализует интересы не только горожан /которые «все время мешают девелоперу»/, но и интересов самого заказчика. Особенно заказчика ритэйл объекта и офисного объекта – чем больше народу на улице – тем больше покупателей в магазине и посетителей в кафе.
Уверена, участники конкурса это знают. А уж как и м2 выжать и публичное пространство впихнуть – это, извините, вопрос профессиональных способностей.
Как горожанина меня предложенная коллегами городская среда не устраивает – мне в ней по-прежнему некомфортно и не креативно. А ресурс, это я уже, как профессионал говорю, - на этом пятачке земли – колоссальный. Для заказчика – супер возможность диверсификации его рисков и бизнеса – упущена. Шанс был уникальный. Жалко.

Второй минус – это сама система закрытых конкурсов. У системы конкурсов две задачи:
1. Поиск наилучших решений. Поиск прорывных решений.
2. Поиск новых имен.
Архитектурные конкурсы могут проводиться только после градостроительных конкурсов, в результате которых появляется супер ТЗ. Главным содержанием такого ТЗ должна стать социально – экономическая, социально – территориальная программа развития участка, основанная на балансе городских интересов и интересов заказчика. Что происходит в реальности? Чьи интересы отражаются в ТЗ конкурса? Чьи интересы реализует организатор конкурса и архитектор – участник? Вот именно. Повторюсь, заказчик в такой системе точно также упускает свои выгоды, как и город в целом – интересы того и другого – это сообщающиеся сосуды. Архитектор, в этом участвующий – теряет свое лицо, пытаясь работать за рамками своих компетенций.
Закрытые конкурсы ничем не плохи вообще-то. Они плохи для России, в силу колоссального дефицита архитекторов вообще, а тем более хороших архитекторов. Вопрос – за 20 лет у нас не появилось ни одного способного архитектора к этим двадцати известным? Ясное дело появилось, - мы же не можем предположить, что МАРХИ/Академия 20 лет ничего не делал/не делала.
Новые архитекторы нужны постоянно. Ведь помимо дефицита, есть еще и поколенческий разрыв: зрелому человеку приходится осваивать и изучать современность, адаптироваться к ней, а молодой – ее носитель.
Так что задачка у главного архитектора Москвы, Сергея Кузнецова – соединить эти поколения. Благо – возраст средний – идеальный, чтобы дружить и со стариками и с юношами.
Как это сделать – совершенно понятно. Нужна лишь воля.

Брошенные на произвол судьбы, бывшие промышленные городки Урала превращаются в нормальные города, формирующие свою особу /между крестьянской и городской культуру/. Я говорю о тренде, конечно, а не о том, как все прекрасно. Несколько лет назад, оставшиеся без работы, дотаций и прочих благ, жители, начали отказываться от государственных услуг, которые им оказались не по карману. Началось с малого – отказ от городского телефона – это несложно и не лишает связи - мобильники у всех есть. Потом массово начали переселяться в частный сектор /деревенские домики в городе/– тут и огород и за канализацию не надо платить государству, и за отопление, а часто за газ и воду. Оказалось, что так жить дешевле. Да и комфортнее – часто в таких городках в суровые зимы не бывает отопления, либо «опять плохо топят», горячая вода не во всех домах, и, как правило - только летом /удивительное представление ЖКС о гигиене – «потеют - то только летом»/.

Те, кто не мог поменять квартиру на дом, отключались от отопления, устанавливая газовые колонки. Что было не так просто – государство имеет право силой удерживать своих клиентов. Но, город-то маленький – через трех – судья знакомый, либо родственник и живет в тех же условиях. Сначала один суд в пользу горожанина, затем другой. Началось массовое отключение населения от централизованного отопления. Дальше – больше: частники отключаются от электричества, зарывая в огород дизельные генераторы – и дешевле и стимул экономить. И вот тут-то и начинают формироваться сообщества – находится один пионер, знающий, как решить общую проблему и все идут за ним. Следующий шаг – массовое отключение от электричества многоквартирных домов - соседи договариваются и зарывают в общем дворе генератор. А это уже высокая степень договороспособности, превращающей жителя в горожанина.

Нормальный у нас народ, если от него отстать.

В центре Москвы участки кончились. Девелоперы сейчас будут давить на всех на свете, в том числе на районных муниципалов, чтобы застраивать спальные районы. Спальные районы интереснее, чем область и регионы – отдача от застройки больше.

Девелоперы ищут в районах дворы и пустыри. Сносить им интереснее муниципальные здания – они среднеэтажные, они общественные, они старые, стоят на больших участках. Семнадцатиэтажные панели девелоперам неинтересны – слишком сложно – жителей расселять нужно, а вот такой – самое оно, тем более что муниципалитету принадлежит: с муниципалитетом договорился, детей расселил и вперед.

На самом деле хорошо, что им наконец-то интересно заняться спальными районами - они давно нуждаются в реконструкции. И даже не в реконструкции уже, а в модернизации.

Но, во–первых нельзя сносить хороший дом, чтобы построить новый – это дикарство. Во вторых, нельзя модернизировать случайными фрагментами - кто-то увидел детский садик и решил – вместо него я 17 этажей построю, и будет замечательно все. Замечательно не будет.

Сейчас система такая – сверху спускается проект, упаковывается в малопонятные горожанам документы и горожане должны что-то про эти документы сказать на общественных слушаниях.

Слушания – формальная процедура, которую легко можно обойти. Реально, как только проект появился наверху – он уже для всех руководство к действию, горожане в этом никак не участвуют.

Что делать?

Могу только посоветовать жителям районов - пробить мораторий на снос всей застройки до 70-х годов. Кто-то может сказать – ну как же, ведь есть совсем плохие дома. Без оговорок. В любую оговорку девелопер пролезет.

Действовать мораторий должен пока не будет разработан план модернизации всего района, в котором четко будет указано – что сносить, что сохранять, что реконструировать.

Соблюдать план должны все – и те, кто строит и те, кто издает указы. А значит, мораторий нельзя снимать до тех пор, пока не будет утвержден закон, который защищает район от дикого девелопмента.

Проект должен быть инициирован самими горожанами, а не спущен сверху. Горожане сами должны выбрать профессионала или группу профессионалов, которые вместе с ними и будут разрабатывать проект.

Разберемся подробнее, с каким ответом на этот вопрос пришли на финальный семинар по Большой Москве

1. ОМА (Нидерланды)

ANTOINE GRUMBACH ET ASSOCIES (Франция)

3. Ass Secchi – Vigano (Италия)

4. L’AUС (Франция)

5. Urban Design Associates (США)

6. Ricardo Bofill (Испания)

7. ЦНИИП Градостроительства (Россия, Москва)

8. Остоженка (Россия, Москва)

9. Архитектурно – дизайнерская мастерская Чернихова (Россия, Москва)

а промежуточных семинарах одни участники высказывали недоумение, другие критиковали, третьи и вовсе протестовали против расширения Москвы. На этот раз пороху хватило только Александру Скокану (Остоженка): Прирезку мы рассматриваем, как подмену государственной поддержки городу – вместо денег, которые нужны для решения проблем, возьмите землю. Подарок. Однако и Остоженка, и остальные восемь команд приняли расширение Москвы как свершившийся факт, а перенос правительственных учреждений как неизбежность. Отстранившись от политики, все без исключения считают, что Москва – дискомфортный город, и ее срочно нужно спасать. А перенос правительственных учреждений использовать вовсе не для абстрактной разгрузки Москвы от чиновников, а в качестве пусковых инструментов для решения конкретных проблем и старой и новой Москвы.

Вариантов переноса два: раскидать правительство по горячим точкам старой и новой Москвы или снести их в одно место. Логика первого варианта – использовать государственные деньги, которые будут выделены на перенос, на решение самых срочных либо опасных проблем, с которыми частные инвесторы не справятся. Логика второго – создание двухцентричной столицы: рабочий центр вроде Вашингтона в новой Москве и представительский центр в Кремле. Модернизация транспортной сети в первом варианте происходит распределенно, по всей территории Москвы, во втором – центробежно, вдоль главной оси Кремль – Вашингтон.

За первый вариант: ОМА, Antoine Grumbach et ass., Ass Secchi – Vigano, Остоженка и отчасти команда Чернихова. ОМА при этом намекают на полный вынос властей из Кремля: Мы конечно, не можем предложить президенту выселиться из Кремля, однако, считаем, что в Кремле должно происходить много событий для горожан, не связанных с кремлевскими проектами.

За второй вариант: Urban Design Associates, ЦНИИП градостроительства, команда Bofill и L’AUC.

Много центров

ОМА предлагают вынести не все, а только те министерства, агентства и ведомства, которые, во-первых, больше всех отгораживаются от общества, во-вторых – занимают в Москве самые лучшие публичные пространства. Освобождение от таких центров даст импульс к развитию более полезных обществу функций, считают голландцы.

Принцип размещения такой: министерства надо распределять по территориям с подведомственными проблемами. Например, в Чертанове, районе проживания мигрантов, разместить Министерство труда и социальной защиты. Солнцево – район братков, как его почему-то называют голландцы, – опасно, поэтому там много неосвоенных участков. Мы предлагаем за счет этих пустот восстановить часть зеленого пояса Москвы. Собственно так и планировалось еще в 1971 году. (Генплан 1971 года уважают и ценят почти все участники и так или иначе на него ссылаются и учитывают). Вот пусть туда и переедет Министерство природных ресурсов, пусть оно там, на месте, и отвечает за восстановление пояса. Министерство должно быть там, где частные интересы напрямую сталкиваются с государственными интересами , заявляют авторы.

Коммунарку они видят новым центром столицы – тип Астаны. Здесь авторы размещают Министерство сельского хозяйства и все те министерства, которые отвечают за сохранность ландшафта.

Исходя из той же логики, голландцы предлагают разместить:

– в Остафьеве, где есть аэропорт Газпрома и испытательный ЖД-полигон – Министерство транспорта и различные транспортные агентства;

– в Апрелевке, где властвует анархия застройки – Федеральное агентство по туризму;

– в Домодедове – Министерство связи и массовых коммуникаций в качестве экономического катализатора для создания рабочих мест. В этом районе проектируется и строится ¾ площадей исключительно жилья. Это надо запретить и развернуть развитие района из спального в нормальный городской фрагмент с рабочими местами рядом с домом;

– в Чкаловске – часть военных министерств и Министерство промышленности и торговли (это ведь грузовой аэропорт), чтобы превратить это место в транспортно-промышленный хаб;

– в Зеленограде – Министерство образования и науки, плюс к этому создать там свободную экономическую зону, чтобы закрыть дефицит рабочих мест;

– в Троицке – Министерство энергетики, которое должно ориентироваться на технологии чистых источников энергии, разрабатываемых на базе научно-производственного ресурса города. Такой союз можно развить в единый центр мирного атома. То же предлагает и команда Антуана Грумбаха из Франции. Обе команды считают, что это сделает Троицк городом международного уровня.

При специфике российской политической системы за государственными учреждениями (считают авторы) пойдут и частные компании – это обеспечит рабочие места рядом с домом и разгрузит Москву.

Грумбах для размещения госучреждений выбирает те участки старой и новой Москвы, в которых имеются и потенциал привлекательности и развития, и проблемы, которые эту привлекательность разрушают и тормозят развитие. Одно из министерств авторы предлагают перебросить в проблемное и одновременно перспективное место Москвы – на площадь трех вокзалов. Деньги государства, выделенные на перенос, в этом случае будут потрачены на то, чтобы вынести мощный и ненужный столице узел грузовых ЖД дворов, запустить процесс модернизации устаревшей транспортной системы в современную мультимодальную и процесс конвертации старых промышленных объектов в современные городские центры. Здесь можно построить 4 млн. кв.м. жилья и рабочих площадей.

Аналогичным образом предлагается перенести и другие министерства:

– на дегенеративном участке между ст. м. Киевская и Сити – Министерство экономического развития, Министерство финансов и Министерство энергетики;

На таком же участке в районе м. Университет – Министерство образования и науки.

На пересечении МКАДа и трассы А 101 – Министерство юстиции и офис прокуратуры.

В Десну – Министерство сельского хозяйства и Научно–исследовательский институт сельского хозяйства.

Кстати, эта команда – единственная, которая в выступлении выделила как проблему продовольственное снабжение Москвы. Они предлагают создать два логистических центра – вдоль планируемой ими трассы – на пересечении ее с ЦКАДом и с границей Калужской области.

Основной федеральный центр, состоящий преимущественно из правительственных бэк-офисов, авторы предлагают разместить в Коммунарке, а представительский – в старой Москве – в Кремле и на месте гостиницы «Россия».

A ss S ecchi – V igano используют перенос госучреждений, чтобы остановить процессы деградации территорий и создать новые профили деятельности в них.

В Московском они предлагают превратить опасную свалку в центр новых технологий с парком и элементами искусственного климата. Они уверены, что это возможно, если туда перенести какое-нибудь министерство. Развитие университетского кампуса в Коммунарке предлагается осуществить за счет размещения там крупного федерального центра из нескольких госучреждений.

Российские участники – команда Чернихова и команда Остоженки – настаивают на использовании государственных инвестиций, связанных с переносом госучреждений преимущественно для реконструкции старой Москвы. Распределенный перенос части министерств на узлы индустриального пояса Москвы – это шанс конвертировать Москву-реку в парадную столичную магистраль мегаполиса и реализовать идеи так и неосуществленного генерального плана Москвы 1971 года. Генплан предполагал создание в каждом периферийном районе Москвы своего общественного центра с разнообразными рабочими местами, объектами потребления, обслуживания, досуга и парками, образующими зеленый каркас Москвы.

Команда Чернихова в своих предложениях не исключает объединения некоторых правительственных учреждений в кластер. На выбор два варианта – в Коммунарке или в районе Сити. Парламентский центр они переносят на территорию ЗИЛа. Это позволит создать там разнообразные типы жилья, в том числе арендное, технический вуз превратить в образовательный кластер, а существующую марину – в развитый яхт-центр.

Остоженка предлагает такую схему размещения госучреждений:

– парламентский центр на месте гостиницы «Россия» (символ страны должен быть на реке, считают авторы);

– федеральные объекты разместить на набережных на территориях промзон и соединить их монорельсовым транспортом, который уменьшит автомобильный поток на набережных и отдаст реку горожанам;

– Киевский вокзал превратить в культурный центр, типа d"Orsay в Париже.

Два центра

Москве необходим мощный второй центр, считают остальные команды – ЦНИИП, Urban Design Associates (UDA), L"AUC и Ricardo Bofill . Для этого нужно объединить все переносимые госучреждения в одном месте и создать правительственный город. UDA и ЦНИИП сравнивают такой город с Вашингтоном, где, с одной стороны, архитектура и структура правительственного комплекса с жесткой осью бульвара, ориентированного на Капитолий, декларируют власть, с другой, на этой оси располагается объект активного гражданского использования – гигантский молл. Власть и общество как бы едины, но ранжированы. Эти участники по-разному рисуют такой город, но располагают его в районе Коммунарки вдоль трассы А 101. По логике этих участников, чтобы запустить процесс переноса, а с ним и решение глобальных проблем с транспортом и рабочими местами, нужно не распределение, а концентрация ресурсов.

Продолжение следует --

Москва вдруг уперлась в Калужскую область. Двадцать второго июня я была на втором семинаре конкурса на концепцию Московской агломерации. Перенос правительственных центров на прирезанную территорию был предметом скандала. Иностранные участники наехали на организаторов конкурса. «Мы не понимаем, как такое могло произойти, что мы выполняем работу, делаем один в один по заданию, а побеждают те, кто его нарушает.»

Много скепсиса. У девяти участников конкурса нет двух мнений. (Десятый участник, МАРХИ, выбыл на первом этапе конкурса. Хотя в экспертной комиссии сидит бывший ректор Кудрявцев. Не смогли набрать пять баллов из десяти – ничего себе.) Мнение одно – собственно градостроительных оснований для прирезания юго-западных территорий нет. Архитекторы прирезку громко обсуждать не хотят – рассчитывают получить площадки для проектов. И хочется и колется. А стратегические цели, типа вывести давящее страну государство в экстерриториальность, в этих кругах не обсуждаются.

В кулуарах о прирезке говорят в разных тональностях. От «конечно, причин прирезать нет, но хочется уже поработать на свободе, без этих московских чиновников, без этих дурацких регламентов и сделать, наконец, что-то хорошее» - до «нет, прирезать категорически нельзя – не хватит денег на освоение, тем более на перенос правительства».

Иностранцы на конкурсе. Иностранцы, похоже, уверены, что прирезать нельзя, но аккуратно исполняют конкурсное задание. Французы, итальянцы, американцы и испанцы уже нарисовали эскизы правительственного города на прирезанной территории.

Голландцы – ОМА – хитрее: размещением четырех кластеров вокруг четырех аэропортов, во-первых, как бы мягко намекают на то, что реальная Москва больше юбки, а во-вторых, прирезку оправдывают аэропортом, вокруг которого можно жизнь создать. Они как нарисовали эти четыре кластера к первому семинару, так и продолжает эту идею прорабатывать, затягивая время. Это мудро – ведь уже ходят слухи о том, что правительственные центры решили переносить в Коммунарку, в общем небеспочвенные. Концепция ОМА, в сущности, политическая, а не профессиональная. Но где в градостроительстве кончается собственно градостроительство и начинается политика – никому не известно. Наши люди в принципе учитывают демографию, социологию, собственно экономику и еще десяток дисциплин, но почему-то обязательно выводят за скобки политэкономию и политику. Короче, голландцы наложили на карту Московской области карту Голландии, сопоставили конфигурационно и размерно эти две вещи. Посмотрели, что ключевое на карте Голландии, увидели, что это аэропорты, и на этих точках роста пока остановились.

Чернихов с Остоженкой по-русски рубанули сплеча, сказали – нет, т.е. может быть, но мы в этом не участвуем. Не то, чтобы заявили, а просто проектом это продемонстрировали: детально рассмотрели альтернативные варианты размещения правительственных центров. Оба они видят потенциал для девелопмента и, в частности, для размещения федеральных центров внутри Москвы. Аргументируют просто: развивать Москву и размещать правительственные центры нужно одним проектом. Конверсировать промзоны в городские центры надо, интегрировать городские реки в город – надо, перемещать правительственные центры – надо. Каждый из этих проектов – огромные траты. Которые можно существенно сократить, поставив правительственные центры на месте прибрежных промзон.

А оставшиеся русские – ЦНИИП градостроительства – представляют на конкурс то, что помимо конкурса и так разрабатывается государственными институтами.

Поучительно: на этом этапе конкурса победили те, кто пошел против технического задания, – кто предложил альтернативу или кто притормаживает с конкретными решениями.

Основатель, директор Центра градостроительных компетенций Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, соучредитель и руководитель проектного бюро «Платформа», архитектор, урбанист, эксперт по вопросам развития территорий Ирина Ирбитская живёт и работает в Москве. Она любит этот город, который, ко всему прочему, даёт много возможностей для профессиональной деятельности, реализации собственных идей.

– Несколько слов о ваших основных занятиях. Центр градостроительных компетенций, проектное бюро «Платформа»...

– Центр – это такая разновидность госслужбы, парадоксально сочетающей в себе академические свободы и определённый вид обязательств: Центр является одним из многих в РАНХиГС правительственных консультантов по вопросам городского развития.

Сейчас руководство Академии рассматривает возможность развития Центра до федеральной сети с филиалами в городах-миллионниках. Это будет сложная система с открытым идеологическим и методологическим центром в Москве и независимым управлением на местах. Контролировать сложные системы тоталитарным путём неэффективно. Важный принцип в любом деле: ты реализуешь свои интересы через реализацию интересов других. Если человек себя не видит в процессе, он либо будет не очень эффективен, либо вовсе будет мешать.

– А бюро – это ваш бизнес?

– Это уже бизнес. Проектное бюро существует уже 10 лет. Мы начинали (как очень многие архитекторы) с интерьеров. Потом был масштабный рост, который, кстати говоря, поразительным образом легко давался.

С интерьеров постепенно – даже не постепенно, а резко, – мы быстро перескочили на градостроительные проекты, минуя архитектурные.

Мы фактически сделали «пробивную» вещь: это был проект-манифест квартальной застройки для района «Коммунарка». Это был 2005 год, и проект лёг в стол, как многие наши проекты. Однако мы в себе уверены, ведь прошло 6 лет, и эта идея пошла в работу на уровне Москвы.

« Важный принцип в любом деле: ты реализуешь свои интересы через реализацию интересов других.»

В этом проекте были заложены новые принципы градостроительства. Не постсоветские, а просто адекватные тем запросам, которые пока ещё не сформулированы обществом. Просто ты чувствуешь, как людям нужно было бы жить, как бы они хотели жить – и как бы хотели жить сообщества этих людей.

Именно хотели бы. Потому что сформулировать своё желание относительно размещения себя в пространстве удаётся даже немногим профессионалам. А уж ожидать этого в массовом порядке не приходится. Эти цели и желания всё-таки должны формулировать профессионалы.

Мы вышли на градостроительный и архитектурный уровень. Архитектурные проекты – это здания жилые, офисные, небольшие торговые центры. Моя особая страсть – новые модели городской недвижимости. Их время ещё не пришло, но теперь я знаю, в каком году оно придёт.

Сейчас в «Платформе» три подразделения. Подразделение дизайна – это более широкое понятие, чем просто интерьер. Они занимаются и ландшафтным дизайном, и дизайном городской среды, и объектным дизайном, и интерьерами.

Есть архитектурное подразделение. Есть градостроительное подразделение, которое занимается мастер-планами.

За эти годы мы выработали партнёрские отношения с разными инженерными компаниями и исследовательскими институциями – лучшими в Москве и в Санкт-Петербурге. Москва – вообще центр заказов, потому что специалистов мало в стране.

Так получилась комплексная вещь, соответствующая сложности мира, в котором мы живём. Мы производим интеллектуальный продукт, я бы сказала – интеллектуально-гуманитарный.

« Моя особая страсть – новые модели городской недвижимости. Их время ещё не пришло, но теперь я знаю, в каком году оно придёт.»

– На ваш взгляд, понятие «идеальный город» само по себе правомерно?

– Наверное, если задать такой вопрос любому архитектору, у каждого будет разное видение такого города. На мой взгляд, идеальный город – это город, в котором человек может себя реализовать. Эта такая интегральная вещь, которая может разделяться на совершенно разные показатели и признаки – в зависимости от того, кто в этом городе живёт. Это социальные системы, в первую очередь.

Эстетика здесь тоже выполняет определённую роль. Это своего рода «каменный дух города». Без духа город себя плохо чувствует как минимум, а вообще-то может и исчезнуть.

Образно говоря, в городе есть хард и есть софт. Хард – это всё, что имеет физическое выражение, то есть некоторые материальные ценности. А есть ценности нематериальные. Для очень многих людей эти нематериальные ценности попадают в раздел иррационального – иррациональное и ненужное. Есть такая ошибка, заблуждение, что всё, что иррационально – не обязательно.

Но это иррациональное создаёт разнообразие городского пространства. А разнообразие с течением времени как раз и даёт разнообразие возможностей что-то сделать.

Например, на проспекте в городе можно ходить только «строем». В данном случае на проспекте человек, двое людей себя почувствуют дискомфортно, это слишком большое пространство для них двоих.

Если есть узкая улочка средневековая шириной 6 метров, это пространство для двоих, троих, четверых. Они себя будут чувствовать людьми в этом пространстве, а не «точкой в днестровских плавнях», как сказал поэт.

Так что идеальный город – это в первую очередь город, в котором есть физический дух и возможность реализации многих целей.

– Одна из ваших лекций называется «Город, комфортный для человека с любым достатком». Насколько это реально?

– Это абсолютно реально.

– Такой город надо строить с нуля, на пустом месте?

В истории советского или российского градостроительства есть очень много успешных примеров районов, комфортных для проживания.

Скажем, в Москве есть кварталы доходных домов у Патриарших прудов. Это комфортная среда: она сомасштабна человеку. Много коллективных дворов, интересный фронт улиц, есть Патриаршие пруды как общественное пространство. Это успешнейший пример, формирующий определённый образ жизни, безусловно. Это в наших мерках уже не столичный формат.

Есть сталинская застройка, когда есть квартал – двор, образованный каре-образными зданиями. Это производная от неоклассицизма. Ошибка этих кварталов заключалась в том, что там слишком большие размеры. Эта имперская патетика идёт вразрез с обычным человеческим бытованием.

Хотя патетика городу нужна. А в какой форме – это каждый город презентует по-своему. Кто-то ставит Эйфелеву башню, которая становится символом целой страны, а кто-то действует по-другому.

Есть ещё прекрасный пример конструктивистских кварталов, уже меньшего масштаба, чем сталинские. То есть ещё меньшего. В их основе была чистая прагматика. Нужно было расселить людей минимальными средствами.

Характерный пример в Москве – район у метро «Спортивная», где уже небольшая лепка дворов, есть фасады улиц. Есть бульвары, зелень, скверы.

Это принципиальное отличие от европейского города – много зелени. Очень многим людям нравятся старые европейские города, потому что там узкие улочки, много пешеходных зон, камерность. Но никто ведь не осознаёт, что зелени там мало.

В этом смысле конструктивистские районы – это большой прорыв. Я считаю, что в российском градостроительстве (в его хороших примерах) были как раз те тренды, которые сейчас очень модны в мире (зелёная экономика, эко).

Если сравнить город европейский и город российский, вы увидите очень много схожего – архитектура, различные стили.

Но вы увидите одно принципиальное отличие: у нас очень «рыхлые» города по сравнению с европейскими. У нас и тут, и там, везде почти есть небольшие и большие пустыри, заросшие сиренью, сорняком и часто мусором.

Это очень интересно. Потенциал этой «рыхлости» до конца не осмыслен.

Возвращаясь к постулату «Город, комфортный для человека с любым достатком». Мы должны сохранить, очень хорошо проанализировать своё наследие, выделить и адаптировать к сегодняшней жизни его потенциал.

– Как адаптировать? Легко сказать!..

– Например, район у метро «Спортивная». Там просто нужно сделать качественные газоны, положить нормальный асфальт, убрать бордюрный камень, покрашенный в зелёный с жёлтым. Всё, больше ничего. Не нужно нового колоссального строительства.

– Но там старые дома. Они требуют ремонта...

– Это другой вопрос. Решаемый. Можно, конечно, его не решать, а просто строить новые районы за МКАДом... Но это тупиковый путь. У тебя работа в центре, а живёшь ты за 50 километров, где-нибудь в новопостроенном посёлке. Это нерационально. Потому что как только мы увеличиваем до такой степени расстояние от дома до работы, появляется необходимость обслуживания инженерной инфраструктуры, транспортной инфраструктуры. Это деньги. И немалые. Это роскошь, за которую платят все. Жить за 50 километров от Москвы, а работать в центре – это роскошь. Не потому что вы живёте в дорогом доме – вы можете вообще в лачуге жить.

Мы разработали ряд принципов, подходов – в течение 12 лет изучая и проверяя на моделях опыт российского и западного градостроительства, разработали новую систему для российских городов. Именно принципы: как должны формироваться и конструироваться города с учётом будущих изменений. Будущее ведь отбрасывает свои тени в прошлое.

Что касается реконструкции нашего архитектурного и градостроительного наследия, конструктивистских домов...

– Здесь уже нужна государственная политика...

– Безусловно. В любой стране высшая политическая воля должна быть. Это должны быть государственные бюджеты и, безусловно, горизонтальные инвестиции тоже. Я имею в виду современных собственников – не собственников с рудиментом советского мышления «мне должны». Вы купили жильё – вам больше никто ничего не должен.

Продайте квартиру и уезжайте туда, где вам не нужно вкладывать столько средств в недвижимость, её реконструкцию и поддержание в нормальном состоянии. Либо вы, жильцы, собираетесь, договариваетесь и добиваетесь выделения гранта на реконструкцию ваших домов со стороны государства. Это нормальная практика в развитых странах.

– Вы, наверное, много ездили по миру. Какие города вам нравятся?

– Мне нравится Москва. Если бы мне не нравилась Москва, я бы не стала здесь жить. При всех нелепостях, которые здесь происходят... Я вообще считаю, что Лужков лишил целое поколение людей нормальной городской жизни. Вместе с тем это всё-таки город, в котором сконцентрировано лучшее, что есть в стране. Я не говорю, что этого лучшего нет в других городах, но здесь наибольшая степень концентрации разнообразных моделей жизни.

И потом, для меня Москва – проектная площадка. Мне здесь интересно.

Я прожила довольно долгое время в Германии, исследовала системы европейских городов. Я видела разные образы жизни, которые предоставляют города.

Раньше я очень любила Амстердам, пока я там не провела много времени. И мне вдруг стало там тесно и душно.

Я восхищалась Роттердамом, где много современной архитектуры. Но он всё-таки слишком стабилен, упорядочен, а в последнее время слишком моден, мне там мало фундамента.

Я очень люблю Париж. Он похож на Москву по городской структуре – одновременно и плотная, и «рыхлая» застройка.

Я 18 лет не была в Екатеринбурге, в котором училась 3 года. Недавно съездила, и мне он тоже понравился, потому что это очень драйвовый город. Мне нравятся города, где есть драйв и разнообразие.

Безусловно, идеальный город – это город, в котором есть и зоны тишины, и зоны активности. Во всех городах есть большой дефицит правильно расположенных и правильных размеров зон тишины.

Действительно, иногда ты устаёшь от общения, и нужно восстановиться в одиночестве.

Такие зоны тишины есть. Хочется уехать в домик, сесть на лужайку и никого не видеть. Это должно быть реализовано в городе.

В идеале не нужно, чтобы для этого была необходимость сесть в машину, долго-долго ехать.

– В Москве таких мест немного.

– Не только в Москве, практически во всех крупных городах мира. Есть спальные районы, в которых вроде бы такая пустота, но это не зона тишины. Есть парки, это тоже не то. Именно образ жизни, который формируется не только общественным пространством, но и твоим личным.

По-хорошему, если мы возьмём коттеджную постройку и возьмём городскую застройку, то есть загородную и городскую. Идеальный город – мы берём одно и другое и на небольших расстояниях внутри города «смешиваем».

Это и есть хороший город. Вы прошли 500 метров и попали в зону тишины с маленькими домиками с палисадничками. Прошли ещё 500–1000 метров и попали опять в активную зону. Это должны быть короткие расстояния от той и другой территории, от того и другого образа жизни. Вот это идеальный город. Я пока не вижу таких городов. Но, надеюсь, они будут. Это города будущего.

Ирбитская Ирина Викторовна,
основатель, директор Центра градостроительных компетенций РАНХиГС при Президенте РФ.

Архитектор, урбанист, эксперт, консультант по вопросам развития территорий, городской недвижимости, городской среды.
Соучредитель и руководитель проектного бюро «Платформа».

Окончила Московский архитектурный институт (1999 г.), специальность – «архитектор».

Советник Союза российских архитекторов (САР).
Член Союза московских архитекторов (СМА).
Соучредитель НП ГАРХИ (Некоммерческое партнёрство «Гильдия архитекторов и инженеров»).
Член жюри международных и национальных градостроительных и архитектурных конкурсов.
Лауреат международных и национальных премий в области архитектуры и градостроительства.
Руководитель разработок документов стратегического планирования субъектов РФ, автор более 70 концепций различного масштаба (градостроительство, архитектура), в том числе концепции развития Московской агломерации, концепции развития Инновационного центра «Сколково», жилых кварталов в Калининграде, Волгограде, Воронеже, Минеральных Водах, посёлке Коммунарка и др.

Директор Центра градостроительных компетенций РАНХиГС рассказала о главных проблемах российских городов, «умных» технологиях и о том, почему снос хрущевок - ошибка

Российские эксперты в области градостроительства, социологии и экономики разработали по заказу федерального правительства стратегию «Типоукладный подход к пространственной трансформации российских городов», которая является частью общей стратегии развития России до 2035 года. Подробнее о документе «РБК-Недвижимости» рассказала один из его авторов, директор Центра градостроительных компетенций РАНХиГС Ирина Ирбитская.

— Написанная вами стратегия — не единственный документ, посвященный развитию российских городов. Сейчас, например, широко обсуждаются стандарты по благоустройству городских пространств, которые разрабатывает Минстрой совместно с АИЖК и КБ «Стрелка». В чем суть вашего проекта?

— Моя группа разрабатывает интегральные решения для городов, основанные на органическом, эволюционном, ненасильственном типоукладном подходе. Правительство ставит цели роста качества жизни и роста инноваций. Пространственное развитие — одно из шести направлений стратегии. Мы создаем набор абсолютно конкретных решений — Синюю книгу мэра. На каждую значительную городскую проблему Синяя книга ответит упаковкой «проект + политика». Синяя книга ляжет в основу кодекса муниципального управления (municipal governance). Содержательный документ будет состоять из трех блоков. Первый — идентификация городской типологии и наличествующих укладов. Второй — разработка для каждого городского типа проекта, интегрирующего поукладные решения. И наконец, политика — она описывает, как этим проектом пользоваться (реализовывать, управлять, адаптировать и настраивать в случае изменения условий), как сохранять преемственность, как достичь целей к 2030 году при четырехлетних выборных циклах. Изучив застройку российских городов, мы поняли, в какой мере пространство способствует или препятствует реализации людей, насколько интенсивно используется жилая недвижимость и в каком она состоянии. Мы идентифицировали российские города по типу пространства и разработали для них стратегические решения.

— Какие города попали в ваше исследование?

— Все без исключения. Ведь мы классифицировали не собственно населенные пункты, а присущие им городские уклады. Уклад — очень жесткая конструкция, которая сохраняется на протяжении десятилетий, а то и столетий. Может показаться странным, но большинство россиян, вне зависимости от их социального статуса, живут точно так же, как их родители, бабушки и дедушки. Люди очень прочно связаны с укладами, в которых привыкли жить. Социологи утверждают, что в России существует не менее 30 укладов. Вот два уклада, знакомых каждому: инженерный уклад и латентное крестьянство. Большинство россиян выращивают овощи у себя на огороде или как минимум на балконе. Для стратегии мы взяли два десятка укладов — только те, которые выражают себя в пространстве.

— Какие?

— Вот наиболее любопытные примеры. У нас в стране существует прижелезнодорожный уклад. В свое время возле железных дорог создавались поселки для сотрудников РЖД. Их снабжали бесплатным жильем, всеми необходимыми социальными услугами и даже продуктами питания. Жители привыкли к тому, что им все дают. У них были свои дома, небольшие приусадебные участки в непосредственной близости от работы. Сейчас РЖД берет на субподряд небольшие компании и в тех людях больше не нуждается. Оказывается, что они не могут работать в ежедневном режиме, потому что всю жизнь работали сутки через двое, привыкли к своему укладу и адаптироваться к другому уже не могут.

Другой пример — крестьянский уклад. Городские грядки стали модным мировым трендом не больше лет пятнадцати назад. А для российских городов (всех, кроме, может быть, Питера) грядки или квазигрядки, цветы, высаженные рядами, будто они морковка, — вариант нормы. Скажете, без грядок не умирают? Поезжайте в малый или средний город — и увидите, как его жители остаются без работы или получают ничтожные зарплаты, но умудряются не только выживать, но и копить деньги. Крестьянский уклад политически и граждански довольно пассивен, эти люди, как правило, ничего не ждут от власти. Они знают выход из любой непонятной ситуации — делай грядки, крути банки.

Широко распространен инженерный уклад. О скандалах со сносом гаражных ракушек слышал каждый. Почему замена этих неблагообразных сараев на цивилизованные парковки вызывает такое сопротивление? Потому что там люди бесконечно что-то мастерят, чинят, экспериментируют. Причем после работы. Это не просто досуг, это проявление инженерного уклада. Забрать у них гараж — значит разрушить основание их жизни, настолько фундаментальное, что без него люди деградируют. Нам известны случаи, когда снос гаража приводил к распаду семьи.

— И где решение проблемы?

— Уклады вездесущи, но большая часть их как бы невидима, скрыта от институциональной власти. Большинство мэров, смотря на демографию, не знают, с чем имеют дело. Если разгадать укладное устройство, можно делать удивительные вещи. Мэр Чебаркуля пытался дать работу бывшим железнодорожникам на одном из городских предприятий. Те работали из рук вон плохо. Потом он догадался ввести привычный для них график сутки через двое — и эффективность выросла в разы.

Мы идентифицируем существующие в российских городах уклады. Каждому из укладов нужна своя модель «проект + политика». Проект определяет, что делать с укладом, а политика — как организовать проект, как им управлять и адаптировать под изменяющиеся условия. Города мы классифицируем по управленческому типу — ясно, что один и тот же уклад дышит по-разному в Москве, областном центре и в погибающем моногороде. Инвалид в столице живет не так, как инвалид в шахтерском поселке.

— Как это можно сделать, если вы сами говорите, что люди связаны с существующим укладом и с трудом адаптируются к новым обстоятельствам?

— Мы берем существующий уклад и доводим его до следующей эволюционной стадии. Например, исследуя Адлерский район Сочи, увидели, что жители осваивают заброшенные с советских времен чайные плантации. Это неформальный сектор экономики, но при этом очень эффективный: люди выращивают и продают чай. Они договорились с теми, которые таким же образом производят мед, и вместе устраивают экскурсии по чайным плантациям. Это уже продвинутая стадия крестьянско-собирательского уклада.

Многие местные жители на своих участках что-то выращивают, и эффективность у них в два-три раза выше, чем в крупных хозяйствах. Есть мобильные станции переработки продукции, которые работают с частниками. Если сделать ставку на такой уклад, дать зарабатывать, это неминуемо повлечет за собой изменение среды. Выйдя из тени, люди начнут проявлять себя в городе — мы увидим мощный феномен «благоустройства снизу».

— Что конкретно вы предлагаете?

—Три программы. Программа А — это интернет-города, как бы отказ от smart city в пользу открытого, свободного, антикоррупционного и очень доступного решения.

Программа Б — политика компактного города. Она насчитывает десятки мер: тут и совместное использование пространства, и интеграция традиционно закрытых городских территорий (детских садов, школ, университетов, больниц и поликлиник) в городскую среду, и интеграция новой застройки с окружением. Запрет на огораживание группы кварталов в городской черте, обеспечение дифференцированной системы пространственных, визуальных и функциональных связей с прилегающими территориями. Сохранение и вовлечение в городскую жизнь исторического и культурного наследия архитектуры и городских сред. Мораторий на снос и имитацию. Приведение городских пространств к масштабу человека. И так далее, и так далее.

Программа В — переработка и трансформация существующей городской среды с тем, чтобы существующие, «живые» уклады могли бы в ней плодоносить и эволюционировать.

— Кто сейчас захочет тратиться на внедрение интернетизированной системы, если половина регионов имеют дефицит бюджета?

— Smart сity — дорогая ненужная вещь, игрушка для богатого мэра. Мы предлагаем разработать дешевый аналог этой системы, который, в отличие от нее, будет открытым. Smart city закрывает свои данные, поэтому если что-то сломается, вы будете вынуждены обратиться за помощью к разработчику. Вы подсаживаетесь на эту систему как на иглу. Мы же соберем процессоры, датчики и сенсоры в модуль интернет-города, основываясь на принципах свободного распространения, открытости архитектуры, масштабируемости и портируемости, взятых из идеологии свободного ПО.

Города, оснащенные этими модулями, начнут сами рассказывать нам о себе. Мы же очень многого не знаем про наши города, и города не знают многого сами про себя. Совершенно обычно, что город не знает, сколько в нем зданий или сколько в здании живет-работает людей.

Например, нам нужно понять, как функционирует жилая недвижимость. Все когда-нибудь сталкивались с тем, что в доме трескаются стены. Обычно в таких случаях приходит сотрудник ЖЭКа и начинает ее бесконечно штукатурить. Если же на доме будет установлен сенсор, он тут же выдаст решение: штукатурить стену бесполезно, трещина появляется из-за скрытой протечки, которая ее разрушает.

Система интернет-города будет зачастую дешевле и удобнее, чем обращение за экспертизой к инженерам. К тому же у нас просто нет такого количества экспертов, чтобы отслеживать каждый дом. Благодаря такой системе мэр, не выходя из кабинета, получит информацию о состоянии жилого фонда города на текущий момент, а не пятилетней, а то и десятилетней давности, когда проводилось исследование.

— Последние два месяца активно обсуждается тема сноса всех хрущевок в Москве. Насколько это своевременное и правильное решение?

— Я бы не назвала это решение — в его теперешнем виде — ни правильным, ни своевременным. Многие хрущевки находятся во вполне приличном состоянии, а районы, которые они образуют, гораздо гуманнее и комфортнее, чем то, что строится сейчас. Строительство на месте хрущевок новых кварталов с многоэтажными домами очевидно приведет к резкому увеличению плотности застройки при низком качестве среды. Когда вы строите больше двух-трех башен, то должны сделать между ними большие расстояния и насытить их коммуникациями, дорогами, инфраструктурой. Это дорого и сложно, кроме того — дополнительная нагрузка на инженерные сети, которые у нас и так в плохом состоянии, и транспортную систему.

— Но ведь Москва несколько лет назад отказалась от микрорайонной застройки в пользу квартальной.

— В квартале важен его размер: он не должен превышать 2 га. Посмотрите, что происходит сейчас: ЗИЛ строится на участке более 4 га. Такой размер плохо соотносится с качеством среды. Когда у вас большой двор, вы в нем теряетесь, а ваши соседи обезличены, поэтому не возникает никакой социальной коммуникации. В компактном дворе, где вы знаете соседей в лицо и воспринимаете их как знакомых людей, эта коммуникация существует.

— В отличие от хаотичной микрорайонной застройки, хрущевская обладает очень четкой, удобной структурой и потому предоставляет массу возможностей для реновации. Какие решения здесь можно предложить?

— Во-первых, управленческое решение — жители хрущевок должны стать не участниками соцопросов, а участниками процесса и разработки проектов благоустройства и реконструкции своих домов и кварталов. Реальными заказчиками таких программ, девелоперами своих кварталов должны стать они сами, а не крупные инвесторы.

Во-вторых, пространственные решения. Мы разработали параметры, улучшающие качество среды и жизни для всех типов застройки в российских городах. Пространственный потенциал, например, среднеэтажных хрущевских кварталов — 10 тыс. кв. м недвижимости на 1 га, к ним можно добавить еще 11 тыс. кв. м. Это без увеличения этажности и ликвидации прекрасных зеленых дворов. Крупные инвесторы редко где в мире занимаются развитием застроенных кварталов. Развитие застроенных территорий — интерес мелких и средних инвесторов.

— Что могут сделать жители с дополнительными зданиями в кварталах?

— Увеличить площадь своего жилья, получить в собственность дополнительные площади и повысить свой доход за счет сдачи в аренду; за счет общедолевой коммерческой собственности обеспечить свои кварталы магазинами, кафе и другими сервисами, одновременно создав собственный фонд и капитальных ремонтов, и благоустройства территории, и коммунальных расходов. Но для этого необходимы финансовые модели, основанные на государственных грантах, субсидиях, низкопроцентных кредитах, которые выделялись бы гражданам для преобразования их кварталов.